Вячеслав Морочко - Увертливый

Петр еще не знал тогда, что совершил проступок, последствия которого аукнутся ему через годы и трагически скажутся на судьбе дорогих людей.

Его долго не допускали к прыжкам, а когда, наконец, допустили, определили к другому инструктору. Больше Петя не позволял себе вольностей во время прыжков. Но между ним и Тарасом будто пробежала кошка. Зато штабным «толикам» его проступок понравился. Они даже похвалили его: «А ты молодец – крутой мужик! Утер нос своему Бульбе!» На похвалу Галкин не реагировал. Физически он самостоятельно продолжал заниматься по программе, заданной ему Бульбой, но при этом чувствовал себя почему-то предателем.

Время от времени он приближался к Тарасу, пробуя заговорить, но тот отворачивался. Галкин помнил, что перед самым прыжком выругался в лицо сержанту, хотя было так шумно, что никто кроме них двоих услышать не мог. Петя выругался в сердцах, протестуя, что его заставили делать то, против чего восстает его существо. А другие оценивали поступок, просто, как бунт против Бульбы, одобряли его поведение и старались всячески поощрить. Недолюбливавший Тараса старшина роты, несмотря на еще не забытый инцидент в небе, поощрил Галкина увольнением на воскресенье в город до самой вечерней проверки. Не отказываться же?

Слово «увольнение» происходит от слова «воля». Стреноженная уставом и строгим распорядком казарменная жизнь за оградой и колючей проволокой – своего рода жизнь в неволе. Не тюрьма, конечно, но и свободой не назовешь. Увольнение – это когда тебе дают увольнительную записку – бумажку (для предъявления патрулям), на которой указано, до какого часа тебе объявлена временная «амнистия». Это еще называется увольнением в город, а город, безразлично какой – столичный или районный, для солдата (особенно молодого) – центр вселенной и синоним «гражданки», то есть сумасшедшего праздника свободы.

Галкин прошелся по рынку, находившемуся неподалеку от воинской части. Он и в Москве-то избегал базаров, не находя в них ничего привлекательного. А здесь, после казарменного однообразия, площадь, где теснились прилавки, и весело галдел народ, показалась ему настоящим театром. За эти месяцы Петр отвык от нормальной жизни и сейчас чувствовал себя пришельцем из другой галактики. Он был ошарашен вселенской пестротой, многоголосьем и мельтешением. Ощущение было столь непривычным, что от смятения подгибались ноги. И, хотя выходная форма сидела на нем превосходно, со стороны он казался себе неуклюжим цыпленком.

После базара Галкин шел улицами старинного города, раскинувшегося в сотнях километров от столицы. Аккуратные тротуары, прямые, обсаженные деревьями ряды двух– и трехэтажных зданий, широкие, благоухающие цветами весенние бульвары. Пете казалось, все это уже знакомо ему. Он совсем не знал города, но много раз слышал о нем от тех, кто ходил в увольнения. Галкин мечтал о нем. Засыпая, фантазировал себе эти улицы, а потом их видел во сне. Он заранее любил этот город и теперь, погружаясь в уютные дебри, как бы заново его узнавал. Улочки разворачивались перед глазами, как забытые сказочные картинки.

За стенами домиков кипела не сказочная, но не менее удивительная, чем в сказках жизнь, называемая «гражданкой». Он едва плелся по тротуару. Сердце то замирало, то начинало бешено колотиться от каких-то невнятных предчувствий. Казалось, вот-вот с ним должно было что-то произойти, на столько все здорово складывалось: и добрые улыбки людей, и мудрое спокойствие улиц, и томительные благоухания весны, и какая-то непостижимая внутренняя готовность души и тела. Еще немного и, обретя крылья, наподобие мотылька, он вспорхнет в небо.

Тем временем ноги привели его в старый парк. Он понял это, потому что улица, по которой он шел, плавно перешла в аллею, а там, где кончались дома, журчал фонтан. Впрочем, это ни о чем не говорило: просто за зеленью исчезли строения. Клумбы и цветники стали перемежаться с кустарником, а Петя все шел и шел заплетающимися ногами. От избытка сил и кислорода у него кружилась голова. Появилась цепочка озер, по берегам которых вились желтые дорожки. Светло-зелеными занавесами к воде ниспадали ивы. Вокруг стояло много старых деревьев с широкими кронами. Под некоторыми из них на траве сидели люди. Они что-то ели, пили, смеялись и пели. Кто-то звал его: «Эй, солдатик, иди сюда, выпей с нами!» Солдатик наивно и вежливо отвечал: «Простите, мне нельзя». И шел дальше. На прелестных лужайках среди кустарников на кострах жарили шашлыки и тоже пили, ели и пели. В одном месте веселящийся люд даже пробовал задержать его силой, но Галкин привычно увернулся.

Он шел дальше по тропе вдоль посадок. Это был еще парк, а не лес, но в воздухе появилась угроза, а на сердце – тревога. Продолжая двигаться, Петя думал: «Куда это меня занесло?» Действительность стала похожа на сон с предопределенным концом. Синева неба, над головой, казалось, сгустилась, а между стволами поселился сумрак, хотя на дворе был еще день. Если бы то был сон, его можно было бы называть кошмаром, но для сна события разворачивались чересчур медленно. Это больше напоминало спектакль по заранее написанной пьесе. Градус напряжения рос, поднимаясь до немыслимой высоты. И когда от волнения уже невозможно было дышать, Петя услышал пронзительный девичий крик. Он, подобно игле, вспорол тишину. Галкин вздрогнул и, вновь обретя над собою контроль, раздвигая кустарник, понесся на звук.

Там что-то происходило: трещали ветки, слышались гогот и матерщина. Выскочив на лужайку, Петя увидел под деревом хрупкую девушку. Она размахивала палкой, защищаясь от двух здоровенных парней. Они гоготали и, веселясь, стараясь не попадать под удары, срывали с нее один за другим предметы одежды. Парни не отнимали у девушки палку. Не потому что давали ей шанс: она была обречена, но нестрашное средство защиты, возбуждая насильников, придавало возне, как теперь выражаются, дополнительный «драйв».

Петя крикнул: «Стойте!» И, поперхнувшись, дал петуха. Гоготавшие парни даже не сразу сообразили, что им кричат. Зато девушка, при виде Галкина, окончательно потеряла силы и без чувств опустилась на землю. Наконец, парни осознали, что появился ненужный свидетель, и повернулись к нему. «Тебе что, солдатик? – подбоченясь, спросил старший из них (судя по виду, армейская служба давно была у него за плечами). – Ты куда-то идешь? Так иди себе на здоровье!» «Уже пришел!» – объявил Петя не столько другим, сколько себе самому. И понял, что так и есть: он не случайно пересек незнакомый город, словно кто-то незримый вел его по неведомым улицам и через парк к этому месту. Понял и спросил себя: «Ты жив? А кто-нибудь обещал тебе, что и в следующее мгновение будет так же».