Александр Лукьянов - Старик с обочины

– У кого гранаты? -громко, но совершенно спокойно спросил он. -Живо мне!

Мы будто проснулись, ссыпали ему пять «лимонок». Он отдал свой рюкзак Кастету, сунул автомат Водиле, рассовал гранаты по карманам и вразвалочку шагнул навстречу орде.

– Куда, псих?! -заорал Крест. А Гоблин повернулся и с жуткой улыбкой по-прежнему спокойно ответил:

– Идите по краю духовки, туда орда не сунется, а у вас будет шанс. Иначе не одному не выжить. Мой срок сегодня вышел. Прощайте, братишки, не поминайте лихом.

Выхухоль сглотнул, выхватил бухту нейлонового шнура, принялся лихорадочно резать.

– Пойдем тройками в связках. Пропускайте канат под ремни. -говорит. -Первая тройка: я, Ушастый, Старик. Остальным смотреть на нас, делать, как мы.

Связываясь с ним, я краем глаза заметил, как Гоблин широко и словно бы лениво замахнулся. Рвануло, послышался злобный многоголосый визг. Второй взрыв, визг перешел в истерическое завывание.

Травяной покров резко оборвался, будто обрубленный топором. Я ступил на сожженную землю, та рассыпалась в бурую пыль. Выхухоль опасливо, с силой втыкая шест в бурую почву, прокладывал дорогу к ближайшей кочке. Молодчага, верно, бугорки – это метки, которыми Зона обозначила единственно безопасное место духовки, где можно полминуты передохнуть. Позади послышались третий и четвертый взрывы. Пятый под упавшим на гранату телом прозвучал глухо. Эх, Гоблин, Гоблин… Если выживем – не забудем!

…не забудем! Вошли в пелену дыма. Первую тройку было плохо видно, темнела только фигура Старика, но следы неплохо просматривались, двигались по ним. Серо-голубые струи гадюками пробирались под комбинезон, опутывали тело, прошмыгивали в легкие. Первый раз в жизни схватило сердце. Никогда раньше не болело. Наверное, то же чувствует деталь, которую Рашпиль у себя в мастерской зажимает в тиски. Солнце жжёт без пощады. По-моему я уже не потею – нечем, всё испарилось. Невыносимо хочется пить. Нервы натянуты, как нейлоновая веревка нашей связки. Еще немного – и разорвутся. Тихоня позади зашёлся в хриплом кашле, сплюнул серый сгусток, но приступ не прошёл. Продвигались от кочки до кочки. Мысленно считали до тридцати, отдых заканчивался и мы шли вновь в бесконечном ожидании, что твердая земля под ногами исчезнет. Шестом ощупывали бурую истрескавшуюся почву и несчётное число раз шест уходил в пустоту. Когда выдергивали его, конец берёзового кола горел. Пришлось попетлять. Нашей тройке довелось провалиться, только чудом успели вымахнуть из полыхающей ямы. Мокрые от пота волосы в шлеме встали дыбом До заветного края духовки оставалось всего несколько метров. Выхухоль, старик и Ушастый уже валялись в полном изнеможении там, на траве. Пытаются подняться, но ноги не слушаются. Задул горячий ветер. Пыль свилась в тонкие трепещущие вихри. Небо над духовкой потемнело. И тут мы выбрались на милую нашу мутировавшую травушку. Колени сами собой подкосились, мы со стоном рухнули рядом с первой связкой.

…рухнули рядом с первой связкой. Молодцы, парни дошли! Наверное, от радости за ребят я на миг ослабил внимание. Так бывает, когда до заветного конца смертоносного участка остается совсем немного. Напряжение спадает, инстинкт самосохранения прекращает свою работу. Как бы то ни было, я, ведущий, ошибся: недостаточно тщательно протыкал шестом путь, и повёл тройку на подозрительно прочный с виду пятачок. Спёкшаяся земляная корка рассыпалась мгновенно, без предварительного потрескивания. Уже на лету я почувствовал, что под нами – пустота. Конец! Но нас спасли шесты, лёгшие на края ямы. Тройка повисла на них, словно на шашлычных шампурах. Удушливый голубой дым поднимался завитками вверх. Края ямы неумолимо осыпались, и скоро мы должны были рухнуть в пурпурно пылающие угли. Пальцы судорожно вцепились в березовые стволики. Тело отяжелело, словно штанга. Сколько-то времени мы висели, собираясь с силами. Потом по одному стали сдвигаться к краю, подтягиваться и осторожнейшим образом выползать из западни. Господи милостивый, неужто целы?! Обернулся на секунду и увидел, как под следующей тройкой разошлась земля. Треск, грохот, ужасный вопль. Динамит, Ниндзя, Стиляга исчезли. Я сбросил рюкзак и крабьим манером, на четвереньках, добрался до провала, настраиваясь на то, что увижу в огненной пропасти. Кашляя и вытирая слезы, выступившие из-за дыма, заглянул в провал и вскрикнул: вцепившись в уступ оплавленной стены, висит Стиляга. Протянул ему шест, а дальше ничего не помню… Сколько тащил эту проклятую палку? Пока над краем провала не возникла лиловая, с черными губами и остекленевшими глазами, физиономия Стиляги. Я выволок его и, уже не связываясь, мы на четвереньках потащились к краю духовки. Всё! Мы споткнулись о кого-то, упали, и тут прямо на нашу группу, истерзанную и обессилевшую, обрушился ливень. Адская духовка отрыгнула гейзеры шипящего смрадного пара.

Старик сидел, в чём мать родила, косясь на выстиранный и всё ещё сыроватый комбинезон и заканчивая починку уже высохшего белья. «Быстро Зона укатывает сивку. -размышлял он. -После того как Старика отделал гриль, а пуще того, после воскрешения в живой водичке озерца амазонок он стал каким-то рыхлым, дряблым. Возраст, конечно, не может не сказываться, к тому же и в юности-то Глеб Ивин не был Геркулесом… Но чтобы за считанные дни так сдать, это, батенька, явный перебор!» Он поймал себя на том, что думает о себе в третьем лице, скривился, проверил бельё на предмет не замеченных прорех, не нашёл таковых и быстро оделся. Вовремя. Тихоня вошёл вместе с лейтенантом Белкой, покосился на тельняшку Старика и длинные в цветочек трусы, невольно ухмыльнулся. Лейтенант же Белка абсолютно безразлично проскрипела:

– Ужин – по расписанию, в двадцать пятнадцать. Потом майор Гром ждёт вас в штабе для беседы.

– Спасибо. -ответил Старик. -Разумеется, буду.

Лейтенант Белка окинула взглядом комнату бытового обслуживания, видимо не нашла никаких отклонений от уставного порядка и удалилась.

– О! -уважительно сказал Тихоня. -Военная косточка, хотя и дама!

…Вчера они, измученные, мокрые от пота и испачканные в золе, только на закате добрались до Околицы. Могли бы поспеть и раньше, но по молчаливому уговору задержались, чтобы повалить топориком Выхухоля две березки. Из одной сделали столб, затем врыли его на краю адской духовки. Из второго деревца соорудили грубо отесанную перекладину и, вырубив на ней: «Гоблин. Динамит. Ниндзя. 14.08.07», прикрепили к столбу.

Над посёлком стояла угольно чёрная туча, а под ней совершенно невообразимыми для Зоны электрическими огнями мигала, обнесенная рвом и валом Околица. Окрик невидимого часового прозвучал для «курортников» райской музыкой.