Виталий Каплан - Струна (=Полоса невезения)

— Да ладно, — Маус только рукой махнул. — Давай лучше по одной.

— Ты потребляешь? — спросил я, подсев к участковому. Стоило принять правила этой игры, иначе на результат можно и не надеяться.

Тот медленно, словно башню Т-34, повернул свою голову. Одарил меня взглядом — пьяным, но, удивительное дело, не лишенным остатков выразительности. Что-то было не так с этим лейтенантом Мартыновым, немолодым уже человеком, чья приглаженная форма вовсе не выдавала в нем пьяницы.

То ли Струна во мне подала свой голосок, то ли простая интуиция, то ли… совесть? Вполне возможно.

— Сам, что ли, не видишь? — спросил вдруг Мартынов.

Голос его был практически трезвым.

— Видим все, мужик. Все видим, — Маус оседлал табуретку, мирно пасшуюся неподалеку, уверено взял бутылку и наполнил стакан доверху. — Давай. За милицию.

Участковый дал. Без промедления. Моментально.

Отвернулся от меня, обратил свой взор к граненому другу, сгреб его, словно пылкий любовник предмет своей страсти, и залпом выпил. Не закусив, не занюхав и не поморщившись.

— Не чекаясь, мля! — хрипло выплюнул он. — Суки мы все, менты, и уроды.

Такого поворота не ждал даже Маус. Он так и остался сидеть, раскрыв рот. Глаза Технического Хранителя округлились до состояния CD-дисков, а на лице проступило немое удивление.

Даже Сайфер в углу громко хмыкнул.

— Вот так, — участковый Мартынов поставил стакан на место, откинулся на своем стуле, героически заскрипевшем, после чего столь же пьяно, как раньше, сказал: — А… я ж их знал, мля! И Ирку, и мать ее с отцом, и брата-придурка-олуха… Всех знал. Даже Андрюшку, малого ее, — он запнулся. В комнате было тихо.

— Все мы суки. И эти падлы, и мы, менты поганые. Все… Вся страна — суки, коли такое творится.

И сразу все стало ясно. Даже тот Костя, с той стороны парка, глядел теперь по-другому. И на меня, и на непьющего участкового Мартынова. На всех нас, на мир, что остался по эту сторону.

— Что я могу? — спросил лейтенант. — Скажи, вот я — что смогу? Или эти жлобы с Петровки. Полкан их с каждым вором сивуху глушит, с каждой шалавой на казенной хазе пихается, а Андрюшке только три года было.

А может, и Пашка Шумилкин, случись это с ним, думал бы так же. Сидел бы и глушил водку, понимая, что ни на что не способен. Плакался бы подруге-продавщице, да клял всех ментов на планете за то, что ловить уже некого, а мальчик Андрюша уже там, откуда никакая «Струна» его не вернет.

Впрочем, это я ему льстил. Пашка Шумилкин залез бы в книги по дзяню и дзыню, отрыл бы там умные словеса и решил бы, что все приключилось по воле Кармы, а может быть, и нет никакого мира, что, собственно, и влечет за собой отсутствие смерти, но повальную необходимость органов правопорядка.

На то он и Пашка Шумилкин, тем он и отличен от участкового Мартынова.

— Ладно, отец, — как-то резко переменив тон, произнес Маус. — Ты вот что, не плачь. Ты ж офицер, тебе нас охранять надо, а не наоборот, — при этом поклонник цинизма в рок-музыке и не подумал усмехнуться. Он говорил серьезно, будто и сам верил в свои слова. — Ты вот, что, — на столе рядом с бутылкой возникли две распечатки — рожи с камер, обработанные на компьютере. — Помоги-ка нам их сыскать, пока далеко не смылись. Может, знаешь их? Может, местные?

Как-то с трудом я верил, что по размытому изображению в хлипком свете ночных фонарей можно понять хоть что-то. Да и не станет никто гадить там, где живет. Разве только пьяные, или под кайфом. Нет, вряд ли поможет нам участковый Мартынов. Одна надежда — на случай.

— Хе… Мля… Да если б за ними погоня была б… Они ж… — участковый громко икнул и, опершись о стол, попробовал встать. Не тут-то было. Полторы бутылки — и для бывалого «бойца» доза львиная, а уж для непьющего Мартынова — вообще роковая.

— Сиди, мужик, — я рванулся к лейтенанту, чтобы поддержать его в героической попытке сохранить равновесие. Успел как раз вовремя. Участковый почти упал, причем в непосредственной близости от опасного угла тумбочки. Обошлось.

— Если б… — он покрутил головой. — Вы, ребят, идите-ка отсюда. Еще вас не хватало потерять. Вы молодые… я то… а вы…

— Ну уж нет, отец, — усмехнулся Маус. — Мы отсюда вряд ли куда двинем, — он слегка моргнул, цепляя на лицо свою обычную, малость дурашливую маску. — Работа у нас такая. Защищать самое ценное… Ну и наказывать тоже, ясен веник… Так что давай, вспоминай, может помнишь чего…

— Так, — голос с грохотом рухнул на нас от дверей. — Почему посторонние в неурочные часы? Семеныч, ты куда смотришь, а?

В дверях возвышался сержант в серой милицейской форме. Очевидно, парень прекрасно питался, посещал тренажерный зал и вел активный образ милицейской жизни. Щеки так и сверкали румянцем, а в сапогах отражалось если не небо, то потолок уж точно.

— Завтра в восемь, а пока давайте-ка отсюда, — он весело улыбнулся и в три шага достиг стола.

Я оглянулся. Обычно речь начинал кто-то другой, но формально-то я главный, и если разборки с участковыми можно предоставить Маусу, то здесь уж я должен сам.

— Видите ли, товарищ сержант… — начал я.

— Раззззговорчики, — столь же весело произнес он, затем повернулся ко мне и ласково сообщил: — Взял. И вышел. До завтра.

— Видите ли, сержант, — повторил я. — Никак не могу отнести себя к посторонним…

На сержантской физиономии изобразился некоторый интерес.

— И потому, уж простите, не выйду. Ни я, ни мои… ээээ… товарищи.

Страж закона, спокойствия и порядка насупился.

Похоже, он понял, что кто-то здесь посмел рыпнуться. И на кого! На сержанта внутренних дел! Бунт и катастрофа в одном немытом стакане! Пашка Шумилкин, тот, конечно, стал бы рассуждать. Но Пашка был гуманист, философ и вообще любил свой народ. Это благодетель. Дано не всем. Почти никому не дано.

— И кто мы такие? — наклонив голову в бок, изволил осведомиться сержант.

Интересных ксив у нас нет, этот факт молодой Шерлок Холмс уже понял. Оставалось выяснить, чьи это так шалят, и надавать наглой троице по шеям, а еще лучше вызвать наряд, дабы парни тоже отвели душу.

Ладно. Отведем-ка душу мы. Как там принято начинать?

— Мы, товарищ сержант, как бы это выразиться… представляем здесь одну общественную организацию, заинтересованную в том, чтобы молодое поколение подрастало в должных условиях. Вы понимаете меня?

Нет, судя по выражению крысиных глазок, ничего он не понимал. Копилась в нем сейчас темная, мусорная ярость.

Пришлось достать свернутую в моток струну «ре», в тонкой серебристой оплетке. Распустить, помотать в воздухе…

— Теперь улавливаете?

— А, «Струна», — скривился сержант. — Ясно. — На всякий случай он покосился на Сайфера, стоящего возле входа словно каменный истукан с острова Пасхи. — Да, ребята. Я думал, вы только по Дальнегорскам всяким шалите. А вы и тут.