Владимир Хлумов - Мастер дымных колец

Незаметно для себя Трофимов вышел на край бывшей тополиной рощи. Как все изменилось! Рощу прорезало широкое асфальтированное шоссе, а с боков уже подступило грязное, захламленное железом и бетоном жилищное строительство. Старые, послевоенной посадки тополя, лишенные единства, необратимо погибали. Это место, граница леса и города, с торжественным названием Куликово поле, было почти родным. Здесь он провел много дней, а сейчас вспомнил лишь одно: ночь, звезды и таинственный, напоминающий о дальних странах и неоткрытых пространствах, почти морской шум тополиных крон. Он специально, закаляя характер, часто ночью выходил на границу леса и долго стоял, вглядываясь в темные ряды деревянного сообщества. Ему тогда казалось, что это не лес, а полчища неприятельских войск, и что здесь не просто пригород, а Куликово Поле, и он ждал, ждал какого-нибудь побоища. Но наступало утро, и освещенный солнцем лес превращался просто в лес, и он шел себе мимо на озерцо выловить десяток-другой карасей. Как все изменилось. Он поймал себя на странной мысли, что здесь тоже все становится чужим, только медленно и незаметно.

На берегу в зарослях камыша сидел на кочке мальчик-рыбак, то и дело дергая вербное удилище.

— Ну как, клюет? — спросил Трофимов, ступая по мокрому торфянику и чувствуя, как в туфли пробирается теплая озерная вода.

— Та ни, — мальчик безнадежно махнул рукой, нагнулся и вынул из воды полиэтиленовый пакет, в котором кверху брюхом плавал одинокий золотистый карась.

— Да, не густо. А на червяка не пробовал?

— А я на що ловлю? — обиделся мальчик. — На кесто одна верховодка идет.

— На кесто? — переспросил Трофимов.

Мальчик не отреагировал, продолжая глядеть на сухой красно-белый поплавок. Со спины грело солнце, воздух звенел стрекозиными крыльями, граница воды пассивно отражала все, что ни попадет в нужный угол зрения. Капитан разделся по пояс и мальчишка впервые внимательно посмотрел на незнакомца.

— Вы, дядьку, спортсмэн?

— Мастер спорта по ловле рыбы в мутной воде, — капитан криво усмехнулся.

Мальчишка еще раз с уважением окинул взором трофимовские бицепсы и тут заметил за спиной капитана нечто новое.

— Он, вас дядьки клычуть, — показал пальцем рыбак.

Трофимов обернулся и вдали, у высохшей толстой ивы обнаружил странную парочку. Худой сутулый старикан прислонился к дереву и, прикрыв рукой глаза от солнца, посылал приветственные знаки. Второй, низенький, квадратный, в официальном костюме, при галстуке, уже покинул спутника и двигался к Трофимову, слегка прихрамывая на правую ногу.

— Итак, что мы имеем? — Василий Караулов говорил тоном уполномоченного человека.

Троица расположилась на лесной скамейке, сооруженной из распиленного вдоль бревна. Старик Чирвякин, понурив голову, лениво шарил по траве кривым сучком и изредка покачивал головой, будто с чем-то соглашался. Капитан, слегка откинувшись на спинку скамейки, вполоборота пристально разглядывал человека из медвежьей клетки и все никак не мог понять, кем, собственно говоря, бывший потерпевший уполномочен.

— Испытание превзошло все ожидания, создана машина страшной созидательной силы, вот-вот вернется Руководитель, — Караулов на минуту сделал паузу, и Чирвякин безвольно мотнул головой. — Вернется, вернется, настаивал муж Марты, как будто Чирвякин не соглашался, — потому что некуда ему дальше. На то есть три тезиса.

— Каких тезиса? — не выдержал загадок капитан.

— Во-первых, не такой он человек, чтоб останавливаться на достигнутом. Вселенная пуста, я видел — пыль, много пустоты, и все, никакой пищи уму и сердцу. Во-вторых, установка создана, и ее никто не отключал, а с таким механизмом очень кому можно голову свернуть — в хорошем смысле, конечно, — Караулов начальственно ухмыльнулся. — А в-третьих, самое главное, — глаза Караулова в подражание Руководителю сузились и плотоядно заблестели. — Я еще тогда приметил, на старте, очень приметил. Э, думаю, тут серьезное дело, тут у него притягательный предмет, такая, понимаешь ли, зацепочка, небольшая, но крепкая, потому что поперек ее они уж никак не проскочат. — Караулов опять сделал паузу, точно зная, как ждут его разъяснений.

Трофимов вспомнил, как нагло этот коротышка грозил ему кулаком с борта речного суденышка. Чепуха, что общего между Карауловым и Варфоломеевым? Амурная связь — нелепо. Ну, а Чирвякин, он-то как? Ветеран партии, пострадавший, конечно, но восстановленный в полном объеме.

— Ну, а если он не вернется? — вдруг высказался Чирвякин.

— Вернется, обязательно вернется. Вот только что мы ему доложим? Чем похвастаемся? — Караулов испытующе посмотрел на собеседников. — Времени в обрез. Кое-что я успел сделать, но этого мало. Нужно сплотиться, наметить план действий. Наконец, нужна конспиративная группа.

Трофимов непроизвольно вскинулся.

— Госбезопасность начеку, — Караулов подмигнул капитану.

Тот наконец решил хоть как-то поставить зарвавшегося функционера на место.

— Полегче, любезный…

— Ой-ей-ей, — принялся кривляться Караулов. — Какие мы страшные, ну просто волк дикий, только загнанный. Даже мороз по коже, — Караулов картинно поежился. — Опомнитесь, капиташечка, оглянитесь, голубчик! А по ночам кошмары тяжелые не мучают? Видения жалобные не посещают? Может, снится Южный город, оперативная работа, поезда, секретные объекты, северные заставы на границе государства? Где она, граница? Опомнитесь, голубчик, далеко на север отползла. На дворе восемьдесят четвертый год, а у вас какой год в мозгу? Девяностый? А может, тридцатый или семнадцатый? Куда пойдете — докладывать по начальству про то, как ракета стартовала из несуществующего места? Курам на смех, ракета в космос, а вы — в желтый дом! Хе-хе…

Трофимов сжал кулаки, и по телу пробежали волны неиспользованной физической силы.

Караулов побледнел, но не отступил.

— Эх, Трофимов, Трофимов, на кого жену оставите, Танечку Бальтазарову, сироту университетскую?

Трофимов скрежетал зубами.

— Ну, ну, любезный, спокойно, зачем ссориться! Нам же теперь вместе, одной компанией, это ж просто, как китайский волчок. Мы ж теперь одни знаем, откуда вокруг эта пустыня, откуда эта огромная страна управляется! Чик, и есть город, чик, регион новый, бац, река была, бац, нету теперь. Да что там река, мы тут полчеловечества в два счета извести можем, или наоборот, едой обеспечить. Неужели до сих пор не поняли, что природа не законами ньютоновскими управляется, а специальной машиной государственного значения! А ведь Руководитель намекал вам, правда, сам еще тогда не верил, но гением своим подозревал, ибо голова у него как пять твоих, капитан!

Да тут настоящий государственный заговор, шевельнулось в воспаленном мозгу капитана. Он вспомнил свой первый разговор в ресторане «Метро», вспомнил слова генерального насчет фундаментальных законов. Так неужели он не зря сомневался, неужели и вправду весь мир — результат постановлений и указов? Чепуха. Взыграла университетская закалка, на ум полезли старые полузабытые термины, опыт Кавендиша, опыт Майкельсона — Морли, эффект Мессбауэра. Неужели и этого ничего нет, а есть лишь страшная варфоломеевская машина, так безжалостно перерезавшая его жизнь? Но тогда, выходит, прав был Бальтазар со своим дурацким волчком. Бр-рр. Так и спятить недолго. Или, может быть, уже? Да нет, нет, он все помнит, все чувствует, только понять не может. Нет, нет, сам себе возражал капитан, черта с два, есть департамент физики, а есть департамент жизни, есть неживое, а есть сознательное, каждое живет по своим законам, по своим нормативам. Каждое по своим, повторил про себя капитан и вдруг понял, что именно он своей судьбой как бы опроверг очевидное утверждение. Ведь он, сын науки, отпрыск естественного факультета, с легкостью перешел в другой департамент, потому что и там, и там дисциплина, приказ, и полное подчинение высшему закону.