Дмитрий Санин - Оранжевое небо

- Пойдём!

Тарас опомнился: адмирал стоял прямо перед ним. У адмирала оказалось сильное, волевое лицо с тяжёлым подбородком. Спокойные и рассудительные, без единой морщинки глаза, голубые, как утреннее небо. И метровые плечи. Неприятно, что москаль может иметь такой вид, враг должен быть жалок. А тут - широченные, вразлёт, парадные погоны пылают золотом, напоминая крылья... Но сказал он властно, с таким не поспоришь...

За дубовой рощей, на поляне, куда Тараса привёл адмирал, сидели трое - на простой широкой скамье, сколоченной из грубых тёсаных тёмных досок, отполированных до блеска от постоянного употребления. Посередине скамьи восседал суровый старик с длинной серебряной бородой. Древнее лицо старика, всё иссечённое глубокими морщинами, было каменно-неподвижно, и поблёскивали из-под косматых серебряных бровей чёрные живые глаза, какие-то слишком молодые для столь старого лица. По правую руку от него сидел молодой мужчина, с очень участливым лицом, неуловимо похожий на старика, и совершенно непохожий на свои портреты. А третьего не было видно - хотя каким-то чувством Тарас понимал, что тот есть.

И стоял перед ними деревянный же стол, а на нём простая глиняная чаша с водой из реки.

Тарас благочестиво пал ниц.

- Встань...

Тарас послушно поднялся. Мимоходом он заметил, что место под ним совершенно вытоптано, до голой чёрной земли, будто миллионы людей были здесь до него.

- Что самое главное, что сделал ты в своей жизни? - просто спросил старик.

Тарас был готов к этому вопросу. Он светло улыбнулся:

- Отец, я отстоял Добро на Майдане!

Морщины на суровом лице старика вдруг пришли в движение, поплыли в разных направлениях, и неожиданно сложились в улыбку. Улыбка засияла всё сильнее и сильнее, словно солнце выглянуло из-за серебряных косматых облаков, и стало Тарасу необычайно светло и спокойно.

- Ты отстоял Добро?..

Тарас, подставив лицо льющемуся на него свету, горделиво расправил плечи:

- Знамо дело, Отец: мы тогда дали отпор Злу. Жадной москальской Импэрии Зла. Мы победили Зло!

- Хорошо! - засмеялся старик, немного лукаво, и словно тёплый лучик зажёгся у Тараса в груди. Тарас тоже засмеялся в ответ: его переполнило счастье. - А ты уверен, что они - зло?

Тарас остолбенел от изумления. Лучик в сердце мгновенно угас.

- Знамо, зло! - после минутного замешательства, наконец, смог вымолвить он. - Москали же - самое страшное зло в истории! Ведь сто миллионов загнобили коммунисты клятые!

Тарас удивлённо моргал, будто при нём всерьёз сказали, что дважды два - не четыре.

Молодой ласково улыбнулся:

- Ты слишком доверчив; нельзя так легко верить злобным языкам. Поверь, люди обычно гораздо лучше, чем рассказывают их враги.

От улыбки молодого на Тараса накатила новая волна счастья: он вдруг ощутил в себе любовь - могучую, всеподчиняющую, очень добрую и светлую. Любовь не нуждалась ни в чём, она просто переполняла его сердце и свободно изливалась вокруг, как свет маленького горячего солнца в груди. Тарас, захваченный новым чувством, стоял в сладостном оцепенении, пока не вспомнил, о чём речь.

Он недоуменно округлил глаза.

- Отец... Они же антихристы, безбожники! Голодомор!..

От воспоминания о москалях любовь вдруг исчезла - словно холодный ветер её сдул. В самом деле, не транжирить же драгоценную любовь на мучителей-москалей?!

Старик тем временем продолжал:

- Но пусть. Коммунисты - дело прошлое. Что же ты имеешь против нынешних русских?

Тарас легкомысленно пожал плечами:

- Так они ж наследники! Они хотят отнять нашу свободу и незалежность!

Собственные слова почему-то показались ему какими-то неправильными. То ли недостаточно убедительными, то ли неважными - и он крепко задумался, наморщив лоб и подёргивая оселедец. Наконец, нужные слова сыскались:

- Они хотят нас вернуть в рабство!

- В рабство? - удивился молодой. - Ты преувеличиваешь. У них своя правда - и она в том, что рабства они никому не хотят.

Тарас от неожиданности дёрнул слишком сильно, и очумело вытаращился:

- Какая у москалей может быть правда?!

- Что ты скажешь, - утвердительно кивнув, сказал старик, - узнав, что они этого вовсе не хотят? Им нужны не рабы, а друзья, равные - чтобы вместе быть весомой силой. Равные. Они хотят вместе с союзниками вести самостоятельную политику, не подчиняться чужой воле.

Тарас покачал головой и украдкой бросил на старика подозрительный взгляд.

- Не-е-е, - нехорошо улыбнулся он, - москали нам не друзья. И вдруг его словно за язык кто-то дёрнул: - Отец наш небесный, прости за дерзость, но Ты говоришь так, будто москальского телевидения насмотрелся... Я думал, Ты гораздо лучше понимаешь происходящее у нас...

Тарас тут же сильно пожалел о сказанном, и испуганно зажмурился, ожидая страшного удара молнии.

- Я не смотрю телевизор, - спокойно ответил старик. От него исходило вселенское спокойствие, как ровный набег тёплых, качающих морских волн; оно передалось Тарасу, и тот, вдруг совершенно успокоившись, ощутил что всё - пустяк, и никто не сердится. Словно уютно сидел у отца на коленях, и спокойное тёплое дыхание щекотало затылок: "А какой круг? Правильно, красный... А это кто? Правильно, кошка..."

- Мне нет необходимости смотреть телевизор. И всё же: как так получилось? Вместе жили, вместе строили. Помнишь, тридцать лет назад тебе было безразлично, украинец ты, русский, казах или еврей - ты себя считал членом братской семьи.

- Не-е-е, - снова едко скривился Тарас, энергично мотая головой, - я с тех пор поумнел... Много прочитал, и многое понял. Я теперь свидомый!

- А может быть, ты не поумнел - а просто тебя натравили на родного брата, оклеветав его? Ведь они твои братья. Вспомни Брежнева, Хрущёва... Вы были истинно равными.

- А кто клеветал - тот пусть и отвечает, а меня это не касается, - ловко отбил Тарас.

- Клевещущий - отвечает, - просто кивнул старик. - Но как Мне быть с теми, кто охотно верит в клевету? Как быть с теми, кто, поверив в клевету, начинает повторять её другим? - Он помолчал. - А вас они считают вообще такими же русскими...

Тарас обиженно вскинулся:

- Не-е-е, мы не москали. Мы Европа. Москали пусть ведут свою политику - но без нас. С москалями нам не по пути.

Старик молча смотрел на Тараса, и опять Тарас совершенно успокоился, и даже заулыбался. Покой был везде вокруг: в старике, и в его сыне, и в невидимом третьем, и в ласковом дуновении ветерка, и в запахе парящей на солнце травы, и в медленно шевелящейся воде реки...

- Меня не интересуют лозунги. Меня интересуешь ты. Почему ты отрекаешься от них?

Тарас отвёл взгляд, сокрушённо повесил голову, и оселедец опал на лоб:

- Я думал, Ты... - он тяжело вздохнул. - А Ты на самом деле за москалей...