Феликс Кривин - Хвост павлина

Что-то притягивает комету к Солнцу, а что-то отталкивает от него. Когда сильно отталкивает, комета распускает хвост — так, что перечеркивает им все небо. А когда больше притягивает — она поджимает хвост и покорно приближается к своему светилу.

В этом есть что-то простое и человеческое: когда отталкивают, хочется распустить хвост.

Правда, Солнце отталкивает не саму комету, а лишь ее хвост. Не было бы хвоста, никто б ее не отталкивал.

Но с другой стороны — не отталкивали бы, не было б хвоста.

Звездный луч пронзает космос насквозь, он ясно видит свой путь в темном, безжизненном космосе… А попав на Землю, луч начинает дрожать, спотыкаться о каждый фонарь, пока совсем не пропадет, не затеряется в земной атмосфере…

Луч света в темном царстве чувствует себя хорошо.

Погибает же он — в светлом царстве.

Маленькие частицы летят, оторвавшись от Солнца… Огромные планеты не решаются от него улететь, подчиняясь силе его притяжения, а крохотные частицы улетают от Солнца.

Откуда у них эта смелость, вернее, дерзость (потому что смелость малых принято называть дерзостью)? Может, они не понимают законов всемирного тяготения?

Может, не понимают… А скорей — потому, что у них нет ни массы, ни веками обжитых орбит, благодаря которым планеты вертятся около Солнца. У них нет ничего, чем принято дорожить во Вселенной, и потому они летят, и несут с собой свет, и зажигают над Землей северные сияния…

Миллионы световых лет — что это: время или пространство?

Это пространство, которое существует только во времени, и это время, которое существует только в пространстве… Пространство огромное и пустое, и время огромное и пустое… Развернуться есть где, да нечему: все, что в мире имеет смысл, измеряется часами и метрами, миллионами же световых лет измеряется пустота.

Пустота… Она начинается там, где стирается грань между временем и пространством.

Есть среди молний чудаки. Идеалисты…

Здраво рассуждая, что нужно молнии на земле? Ей нужен какой-нибудь домик, какой-нибудь садик, чтобы за что-то зацепиться и продлить свою молниеносную жизнь.

Потом она, конечно, погаснет, но все же оставит какой-то след. Пусть небольшой, какой оставляют на земле молнии…

Но есть среди молний чудаки: они летят не к земле, а в противоположную сторону. Сорвавшись с облака, они устремляются вверх, в неземные миры. Им никогда не долететь до этих миров, потому что жизнь коротка, у молний жизнь коротка и рассчитана на земную дорогу. И путь у молвив короткий, веками проторенный путь — к земле.

А они устремляются в небо. Чудаки. Летят и гаснут, не успев далеко улететь, не сумев продлить своей молниеносной жизни. Для чего они вспыхнули? Что оставят после себя?

Они оставят землю, ее сады и дома, несожженный мир, который давно превратился бы в прах, если б не было в нем вот таких чудаков… Идеалистов…

У Северного Ледовитого океана были неледовитые времена, когда он свободно плескался, ничем не скованный. И все у него было хорошо, и ни о чем бы ему не думать, ни о чем не печалиться — только плескаться. Но неледовитые времена Ледовитого океана были для земли самыми ледовитыми. Эпоха Великого оледенения, льды, как реки, текут по земле, а реки не текут, потому что они скованы льдами.

Казалось бы, хорошо. В целом мире оледенение, а у тебя все нормально, температура выше нуля. Плещись на здоровье, благословляй судьбу, что ты не в таком положении, как другие. Так нет же.

— Могу ли я спокойно плескаться, когда на земле эпоха Великого оледенения? — спросил себя Ледовитый, а в то время Неледовитый океан.

На этот вопрос можно ответить по-разному. Можно ответить просто:

— Оледенение? Какое оледенение? Лично я не вижу никакого оледенения…

Можно ответить иначе:

— Эпоха эпохой, но ведь один раз живем. И почему б не пожить, когда тебе созданы все условия?

А можно и так ответить:

— Великое оледенение? Ну и пусть о нем думают великие океаны. А я океан маленький: в шесть раз меньше Индийского, в семь раз меньше Атлантического, в четырнадцать раз меньше Тихого — какой с меня спрос?

Можно было ответить. Но он ответил не так. Нет, сказал он себе, в такое время я не имею права плескаться, хотя имею возможность плескаться. Возможность — это одно, а право — это другое.

И он заковал себя во льды.

Он, самый маленький из океанов, принял на себя льды всей земли, хотя его, казалось бы, дело маленькое…

С тех пор на земле прекрасная погода: плещутся океаны, зеленеют материки. Но не плещется Ледовитый океан, он стоит, закованный в ледяные латы. У Северного Полюса, на своем неизменном посту…

И пока он так стоит, земле не страшны ледники, ей не страшны никакие великие оледенения.

Когда-то Антарктида была такой же, как все, землей, теплой и открытой. Ее согревало солнце и орошали дожди, и она цвела не хуже других земель, добрая земля Антарктида. А потом…

Неизвестное тело ворвалось на Землю из космоса, огромное раскаленное тело насквозь прожгло материк и оставило на нем глубокую рану. Пятьсот километров в диаметре — такая рана вряд ли когда-нибудь зарастет.

Раны, которые не зарастают, иногда покрываются льдом. Чтобы не вызывать сочувствия, не бросаться в глаза, они покрываются льдом равнодушия… Но они болят. Там, подо льдом, они болят, эти раны.

Их бы исцелили лучи и дожди, как исцеляют они все на земле, — но не пробиться сквозь толщу льда, ни дождям, ни лучам не пробиться.

Давным-давно не цветет древняя земля Антарктида. Потому что на теле ее рана и рана эта покрыта льдом.

Раны, которые не зарастают, иногда покрываются льдом, а раны, покрытые льдом, никогда не зарастают.

Когда живешь в хороших условиях, когда все у тебя есть — и тепло, и пища, — зачем тебе свет?

Конечно, немного света не помешает: чтобы лучше зеленеть, чтобы листьям, как говорится, была работа. Небольшая работа. Потому что зачем же большая работа, когда есть и пища, и тепло?

Когда все есть, много ли растению нужно света?

Опыт показывает, что немного. Ведь хорошие условия можно создать и в тени, и даже в полумраке. Света нет, а условия есть.

Опыт показывает, что лишь те растения, которым чего-нибудь не хватает пищи не хватает или просто тепла, — только те растения по-настоящему тянутся к свету.

Океан потребляет восемьдесят процентов поступающей на землю солнечной энергии.

Не за особые заслуги, не по чрезмерным потребностям, а по безразличию Солнца, которое одинаково светит всем, выдавая это за высшую справедливость.