Феликс Кривин - Хвост павлина

Нашествие Трилобитов положило начало палеозойской эре — эре Древней Жизни, которая тогда была эрой Новой Жизни, но, конечно, порядком устарела с тех пор.

В отличие от своих предшественников Малакоподов, Трилобиты прекрасно ориентировались в пространстве и очень скоро захватили весь Мировой океан, значительно сократив количество его обитателей. Но и в этом сокращенном количестве обитатели океана представляли большое, а с точки зрения Трилобитов — вопиющее разнообразие, что уже само по себе противоречило духу и даже физиологии Трилобитов. («При всем обилии видов Трилобитов, говорится о них в позднейшей литературе, — бросается в глаза крайняя однотипность их примитивной организации и особенно развития».)

В разнообразии подводного мира Трилобиты видели главную опасность. Поэтому, хотя нашествие давно кончилось и наступила мирная жизнь (насколько она может быть мирной в условиях непрекращающегося массового уничтожения), Трилобиты не снимали панцирей. Они не снимали панцирей ни дома, ни в гостях, ни в какой-нибудь самой непринужденной и дружеской обстановке. Они ели в панцирях, и спали в панцирях, и умирали, закованные в панцирь. Прекрасно ориентируясь в пространстве, они понимали, какую опасность таит это пространство, и поэтому спешили отделить себя от него.

Нет, конечно, дело здесь было не только в разнообразии окружающего мира, которое у них считалось главной опасностью. Нужно еще учесть, что они не только были Трилобитами, но и жили среди Трилобитов, а когда живешь среди Трилобитов, лучше не снимать панцирь.

Казалось, весь подводный мир заковался в панцирь. Не высовывались из своих панцирей брюхоногие и головоногие. Первые рыбы были панцирными рыбами. Такова была эра Древней Жизни — эра Новой Жизни, как ее называли в те времена.

Наличие панцирей должно было создать все условия для общения, но на деле получилось не так. Панцири отделили Трилобитов не только от других обитателей океана, — они отделили Трилобитов от Трилобитов, так что распалась их некогда единая армия, а царство их распалось на бесчисленное множество царств, каждое из которых было отделено от других и за своим панцирем вело самостоятельную и ни от кого не зависимую политику.

Невыносимость такого положения первыми почувствовали рыбы. Они сняли панцири и стали запросто общаться друг с другом. Конечно, иногда им приходилось за это расплачиваться, потому что Трилобиты не дремали, но что могли сделать Трилобиты, замкнутые каждый в своем царстве, скованные своими царствами, — против свободного и ничем не скованного общества рыб?

Эра Новой Жизни у всех на глазах становилась эрой Древней Жизни, и эта эра подходила к концу. Наступило время мезозоя — эры Средней Жизни (которую тогда называли эрой Новой Жизни). Это понимали и брюхоногие, и головоногие, и только Трилобиты этого не понимали. Не понимали — и держались за свою, ставшую Древней, эру. И так и вымерли, держась за нее.

Вымерли Трилобиты, в свое время покорившие Мировой океан, вымерли, не сумев отличить палеозоя от мезозоя. Потому что даже те, кто превосходно ориентируется в пространстве, не всегда умеют ориентироваться во времени.

В своем развитии оболочники дошли до позвоночных и вернулись к беспозвоночным. То есть, стали развиваться назад.

А кто сказал, что нужно развиваться вперед? Поразвивались вперед, можно развиваться назад. Пора уж.

Правда, не всегда можно определить, в какую сторону ты развиваешься. Когда сидишь в своей оболочке, сидишь и развиваешься в своей собственной оболочке, — иди знай, в какую сторону ты развиваешься: еще вперед или уже назад.

До появления рыб на земле ничего плохого не было слышно.

Не потому, что рыбы были источником зла. Не потому, что они распространяли дурные известия. А потому, что до появления рыб ни у кого на земле не было органа слуха.

Орган слуха впервые появился у рыб, он развился у них за счет органа равновесия.

Быть может, поэтому самые уравновешенные — это те, которые вообще ничего не слышат.

Не только глухота ведет к немоте, но и немота ведет к глухоте: умеющие молчать, как правило, умеют не слышать.

Динозавры стали динозаврами потому, что им не хватало кислорода, утверждает гипотеза, возникшая в более поздние препона. Чем меньше кислорода, тем больший требуется дыхательный аппарат, а чем больше дыхательный аппарат, тем, естественно, больше требуется ему кислорода. Надо ведь и выдохнуть, и вдохнуть, и, наконец, вздохнуть по поводу сложившихся обстоятельств…

А от этого еще больше становится дыхательный аппарат.

И, естественно, еще больше требуется ему кислорода.

Только мир, в котором трудно дышать, рождает гигантов.

И все же — кто не мечтает о мире, в котором будет дышать легко?

Одним принадлежит прошлое, другим принадлежит настоящее. А тем, кому ничего не принадлежит, как правило, принадлежит будущее.

Когда млекопитающие появились на земле, им здесь принадлежало только будущее. Но будущее в то время не имело никакой цены. Земноводные дорожили своим прошлым, в котором у них были стегоцефалы, не уступавшие сегодняшним динозаврам. А динозавры жили только сегодняшним и, отмахиваясь от будущего, заявляли, что после них — хоть потоп. (Потоп действительно был после них: они не дожили до потопа.)

Когда появились первые млекопитающие, на земле был век динозавров, которых за глаза называли ящерами, а в глаза динозаврами, что означало то же самое в переводе на иностранный язык. И хотя динозавры иностранного языка не понимали, они называли себя именно так. Впрочем, они могли называть себя как угодно, это был их век. А лягушки, которых все называли лягушками, потому что век их давно прошел, вспоминали этот прошедший век и тайком напевали уже давно непопулярную песню: «Были когда-то и мы стегоцефалами!»

Необходимо отметить, что царство стегоцефалов было некогда могучим царством и правили им могучие цари, которые ни перед кем не обнажали голову, чем и стяжали славу стегоцефалов (покрытоголовых). Эти стегоцефалы были властителями земли и воды, поскольку небо в то время было еще не освоено. Столица земноводного царства длинной лентой тянулась вдоль берега океанов, морей и рек, а по обе стороны ее простирались провинции, в одних из которых было изобилие влаги, в других — изобилие засухи, что в сумме составляло именно то изобилие, какое требовалось земноводному царству.

Цари земли и воды буквально разрывались между землей и водой: в воде по-прежнему жили рыбы, которые цеплялись за свои старые рыбьи традиции, а на земле зарождалось что-то новое, которое знать не хотело воды. Царство земноводных трещало по всем швам — по всем берегам, соединявшим воду и сушу. И наконец оно рухнуло, похоронив под собой царей земли и воды, стегоцефалов. Из всего царства земноводных только маленькие лягушки да еще тритоны и саламандры дожили до новых времен, потому что они не были царями, они всегда были подданными — и в царстве стегоцефалов, и в царстве динозавров, и во всех царствах, водных и земных, они всегда были подданными, только подданными. И они живут, потому что им нужно всего немного: немножко воды и немножко земли. И еще им нужно: собраться где-нибудь вечерком и, перебивая друг дружку, вспоминать, вспоминать… И запеть, перебивая друг дружку: «Были и мы когда-то стегоцефалами!..»