Александр Полосин - Армагеддон был вчера

Прислонившись спиной к стене, Лев Иммельянович медленно осел на пол. Всё новые и новые волны пульсирующей боли в груди, казалось, вот-вот разорвут сердце. Он стал хрипло звать на помощь, но зов был настолько слаб, что он и сам едва мог его расслышать. Из глаз старика покатились слёзы от новой волны нестерпимой боли, и мир перед ним стал расплываться.

Неожиданно перед его взором появились две точки, чёрная и белая, и зависли в воздухе. Не веря своим глазам, он стал быстро моргать, пытаясь прогнать это наваждение. Но обе точки стали стремительно увеличиваться в размерах. Из белой появился Ангел в белых одеяниях и с белоснежными крыльями за спиной. Взор ангела был обращен к небу, с сомкнутыми в мольбе ладонями у груди. Из чёрной точки появился чёрт, весь чумазый и до дурноты пахнущий серой. Маленькие, кривые мохнатые ножки с копытами, нос пятачком, а на голове из кудрявых чёрных волос проглядывали рожки.

– Тьфу! Угораздило меня появиться вместе с ангелом!– с раздражением проворчал чёрт.

Ангел посмотрел в его сторону и, зажимая пальцами нос, брезгливо парировал:

– Фу, лукавый.

– Кто вы? – спросил Лев Иммельянович.

– Я – ангел, дитя Божье.

– А, я – чёрт, порождение Антихриста, – гордо выпятив грудь, ответил чёрт.

– А… где смерть? – удивлённо осведомился старик.

– Скоро придёт, – строго ответил ангел.

– А пока у тебя есть выбор, дедуля, – многозначительно добавил рогатый.

– Какой выбор?

– Жить или умереть, – хором ответили ангел и чёрт.

Лев Иммельянович снова ойкнул и, схватившись за грудь, прохрипел:

– Жи…жи…

– Но подожди же,– перебил его ангел. – Сначала выслушай нас!

– Да, дедуля, не торопись, – согласился чёрт.

И ангел начал нараспев, как поп на амвоне, объяснять:

– Ты, раб божий Лев, прожил достойную жизнь и заслуживаешь место в раю, – он воздел руки к небу и добавил:

– Предстань же перед судом Божьим!

– Да, я хочу в рай, – радостно согласился старик.

– Э, э! – протестующе вскричал чёрт, – а как же твои любимые внучки, разве ты забыл о них, как же они без тебя?! – драматично продолжал лукавый. – И твоим дочерям нужно, чтобы ты жил. А твоя жена, как же твоя любимая, разве ты хочешь, что бы она страдала?

Лев Иммельянович задумался над словами рогатого. Он вспомнил жену и дочек, которые так нуждаются в нём. Вспомнил своих любимых внучек, которых он больше не увидит и не сможет подержать на руках. Пока он размышлял, чёрт и ангел затеяли спор.

– Ах ты, лукавый, вот для чего ты явился, – обвинил конкурента ангел. – Не хочешь, чтобы этот праведник оказался в раю! Желаешь, чтобы он, живя на земле, успел согрешить! Вот зачем тебя послал Люцифер – чтобы подтолкнуть этого праведника к риску оказаться в аду!

– Ложь! Ложь! – дико заорал чёрт. – Всё это наглая ложь!

– Нет, не ложь, я разоблачил тебя, проклятый, сгинь, сгинь!

Ангел и чёрт ещё пуще начали спорить, кричать, тыкать друг в друга пальцами… Но неожиданно умолкли и прошептали:

– Смерть идёт…

– Решать тебе, старик, – добавил ангел. И парочка тут же исчезла.

Сразу же после того, как чёрт и ангел убрались с глаз, в помещении возник туман, призрачный и жуткий. Он просто появился из ниоткуда, а когда рассеялся, перед стариком предстало существо в балахоне. В одной руке оно держало свечу, а в другой сжимало свиток пергамента.

– Кто ты? – испуганно спросил Иммельяныч.

– Смерть, – холодным и беспристрастным голосом ответили ему. Подойдя ещё ближе к старику, Смерть спросила:

– Что ты выбираешь, человек, жизнь? – она протянула свиток вперёд. – Или смерть?– показав почти догоревшую свечу.

Внутри Льва Иммельяновича всё сжалось от страха, сжалось от этого ужасного выбора: умереть и оказаться в раю или жить и быть рядом с теми, кого любишь?

– Жизнь, – сипло ответил он.

Смерть начала сдержано смеяться, а после добавила:

– Человек, ты рискуешь. В следующий раз, когда я приду, тебе может быть уготован ад, и выбора уже не будет, – Смерть выдержала паузу. – Твоё решение?

Старик задумался. В голове спорили две прямо противоположные друг другу мысли. Одна убеждала: «Зачем тебе рисковать местом в раю, ведь ты же смертен и всё равно покинешь этот мир!»

А вторая мысль жалобно, с чувством молила: «Ведь ты же любишь их, ты любишь, ты знаешь, что сейчас у старшей дочери тяжёлые времена, а у младшей недавно родился ребёнок, ты же хочешь подержать его на руках, хотя бы ещё разок! Останься, останься ради них!»

Плюнув на место в раю, Лев Иммельянович твёрдо проговорил:

– Жизнь… Жизнь.

В эту же секунду перед глазами старика всё поплыло от внезапно навалившейся на него слабости, он закрыл глаза и провалился в пустоту.

…Словно сквозь сон Лев Иммельянович услышал чей-то тихий плач и очень знакомые женские голоса:

– Папа, папочка, – окликали его. – Очнись же, папа!

С трудом открыв глаза и осмотревшись, старик понял, что лежит в больничной палате. На лице кислородная маска, слева стоит капельница, справа, у окна, с заплаканными лицами стоят дочери, а в уголке, на стуле, закрыв лицо руками, тихонько плачет его жена.

В этот пасмурный июньский вечер прохожих на улице почти не было. Хмурые облака целый день грозили обрушиться на город затяжным дождём, но пока только сталкивались друг с дружкой с недовольным рычанием. Скучающий ветер от нечего делать гонял по улице смятые газеты и пустые пивные банки.

Воскресенье. Праздник Дня города, с натужным весельем тянувшийся с субботнего утра, незаметно угас, так и не перейдя в привычные народные гулянья с песнями, плясками, хохотом, пьянкой и мордобоем. Город просто устал отдыхать.

По заплёванному тротуару не спеша прогуливался одинокий мужчина в длинном бежевом плаще, старомодной шляпе и с обязательной тростью. А как же! Именно трость, на его взгляд, и придавала ему ту самую профессорскую солидность, которая никак не вязалась с его живым подвижным лицом и горящими по-мальчишески глазами.

А ведь он действительно был профессором. И не просто профессором – в свои сорок пять лет он был к тому же автором многих и многих трудов по физике, метафизике, психологии, социологии, этногенезу и ещё бог знает по скольким направлениям. За что бы он ни брался – всё удавалось ему с такой лёгкостью, что доводило завистливых коллег до изжоги и потери сна. И ему это нравилось. Ему всегда доставляло ни с чем несравнимое удовольствие копнуть самую неразрешимую проблему, разбить её на части, разложить по полочкам своего, без ложной скромности, гениального мозга, и найти решение – простое, элегантное и настолько очевидное по своей сути, что остальным оставалось только с досадой хлопнуть себя по лбу: «Как же это мы сами не догадались!»