Александр Полосин - Армагеддон был вчера

Вдруг, одновременно (как потом выяснилось), кресты на церкви Святого Илии и на монастырской церкви вспыхнули ярким светом. Люди опустились на колени.

И Солнце появилось – где-то сразу, как будто дернули выключатель, где-то только всходило, где-то заходило. Люди обнимались и плакали от радости…

Прошёл год. Жизнь вошла в нормальную колею. Но уже стало гораздо меньше междоусобиц, люди стали добрее. Аббат Турвиль приехал в Россию, где они с отцом Никодимом провели три дня.

В кабинет Папы вбежал кардинал.

– Ваше святейшество… Ваше святейшество… – Кардинал задыхался от волнения. – Только что в одном приходе на Украине кто-то напал на священника. И он сказал им Злые слова!

– Какие? – Папа почувствовал, что мир вокруг него проваливается в бездну.

– Он сказал им – idite na hui!

Папа, немец по национальности, заставший ещё войну и поживший в русской оккупационной зоне, откинул голову назад и захохотал.

Вы не хотите подать заявление на увольнение?

Вопрос был задан небрежно, вскользь.

– Ангелоподобное существо с синими глазами пригасило улыбку на чуть припухлых губах. Светлое облачко волос, от которых исходил терпкий, чуть горьковатый аромат, изящная фигурка в красной маечке с глубоким вырезом…

Нелечка Ивановна, дорогой мой начальник, ну разве можно вам дать сорок восемь лет?

– Вы бы всё-таки написали, – и холёная ручка легонько, пальчиком, пододвинула мне бумагу.

– Нелли Ивановна, за что вы меня так? – зубы выдали предательскую дробь, но доброжелательное выражение на лице удержать удалось.

Нелечка Ивановна пожала плечиками.

– Мовлат Шакирович, вы же умный человек. Вы не можете у нас дальше работать.

– Я работаю здесь двадцать лет, Нелли Ивановна, и с работой справляюсь.

– С работой – да, – кивнула головкой начальница. – С работой. Но не с зимой.

За настежь раскрытым окном медленно падали тяжёлые снежные хлопья. Глубокий сумрак декабрьского утра разбавлял лишь тусклый свет фонарей, да вспугивали фары изредка проезжавших машин.

Москва, самый центр. Как тут было хорошо ещё год назад, – тоскливо подумал я.

– У вас губы совсем синие, – Нелли Ивановна нажала кнопочку вызова секретарши. – Дашенька, Мовлату Шакировичу чай, погорячее.

Я незаметно вжался в кресло, стараясь сохранить остатки тепла. Чай – это она правильно, без него совсем концы отдам.

Дашенька в топике и миниюбке внесла чай, ловко расставила чашки. Я подхватил свою, грея о неё застывшие пальцы.

– Так что вы решаете, Мовлат Шакирович? – кукольное лицо принцессы из детских снов смотрело на меня откровенно сочувствующе.

– Не знаю, что делать, – откровенно ответил я.

– Понимаю, – Нелли Ивановна склонила головку. – Вся беда в том, что у вас неправильные гены, Мовлат Шакирович. Недостаточно русских предков, видно, раз ваш организм не смог перестроиться. Но вы ведь понимаете, что отапливать помещения только потому, что вам одному холодно, невозможно?

Обогреватель вас не спасает, девочкам из-за него дышать нечем. И пешком вы не в состоянии ходить по Москве, опаздываете всё время.

Я горько кивнул. Установившиеся с сентября неписаные правила пешеходства ударили по мне невероятно. Если любая из моих подчинённых на высоченных каблуках легко добегала с другого конца Москвы за час-полтора, мне требовалось три.

– Это была ваша единственная надежда, – Нелли Ивановна запнулась, потом продолжила:

– Единственная. Были такие случаи, когда гены от пешеходных прогулок просыпались.

Да, это я знал. Два процента от общего числа инородцев с октября смогли приспособиться к новым условиям жизни. Без отопления. Без транспорта.

– Да, – сочувственно сказала Нелли Ивановна. – Что русскому хорошо – то немцу смерть. Вы же читали Паршева?

– Разумеется, – пожал плечами я. – Автор национальной идеи России об использовании редкостной приспособляемости русских к тяжёлым климатическим условиям. Удвоим ВВП за четыре года за счёт полного отказа от отопления. Россия – русским, инородцев – в гетто. Принцип Паршева нынче с детского садика учат.

– Не гетто, – досадливо поморщилась Нелли Ивановна. – Обычные дома, в которых сохраняется отопление.

– Ничего себе не гетто! – хмыкнул я. – Выделили один квартал в Южном Бутово, да в центре Москвы элитные дома для иностранцев оставили.

– И правильно сделали, – на загорелых щечках Нелли Ивановны выступил румянец. – Вам там специально котельную отремонтировали, киноцентр оставили, туалеты тёплые, не био, как у нас…

Я встал.

– На мне семья, Нелли Ивановна. Увольнение лишит нас возможности платить за жильё. Подберите мне что-нибудь на такую же зарплату – и я с удовольствием перестану пугать клиентов своим замёрзшим видом.

Она поднялась, протянула мне тонкую загорелую руку.

– Сделаю всё возможное, – сказала. Искренне сказала.

В отделе, как всегда, окна были настежь. Девочки в лёгких блузках увлечённо трещали по телефонам на всех языках мира. Полным ходом шла продажа новогодних туров в экзотическую Москву, где по заснеженному городу разгуливают загорелые красавицы в миниюбках, выстраивались деловые поездки по всей России по сети тёплых отелей…

Я поплотнее завернулся в меховой плед и открыл сайт Job.ru.

…Как и ожидалось: работа для инородцев и сезонных рабочих предлагалась с апреля по октябрь.

Я перевёл глаза на портрет Паршева, висевший в красном углу. Нет, до весны я тут не доживу. Россия для русских.

Альма работала самым обычным секретарём уже второй десяток сезонов. Личная жизнь как-то не заладилась. Слишком много времени прошло в рутине ежедневных служебных обязанностей. Отвечала на телефонные звонки, сортировала почту для председателя, покупала букеты цветов для официальных лиц и близких своего босса… Особого ума при этом от неё никто не требовал, достаточно было хорошей памяти и пунктуальности. Председатель был доволен её работой, то есть попросту не замечал её тихой деятельности. Кофе всегда горячий, документы под рукой, посетители по пустякам не беспокоят – что ещё нужно для принятия ответственных решений.

То утро для Альмы началось совершенно обычно. Небольшой беспорядок в одежде, возникший после поездки в переполненном общественном транспорте, был быстро ликвидирован, бумаги разложены по папкам, кофе заварен.

Пора являться пред ясны очи господина председателя.

Тихо приоткрыв дверь, секретарша убедилась, что босс целиком погружён в раздумья и ожесточённо черкает что-то на листах бумаги. Немного подумав, она сначала внесла кофе и поставила почти на середину стола. Босс, не глядя, протянул руку за чашкой и вкусно отпил ароматный напиток. Альма вышла и вновь вернулась с папками. Пушистый ковер заглушал её и без того лёгкие шаги.