Александр Полосин - Армагеддон был вчера

Его психика от этих неблагоприятных факторов снова начала медленно закипать. Но он знал за собой способность неожиданно взрываться – и снова путём усиленной медитации сдержал себя.

В конторе, занимающейся выдачей сертификатов, обнаружилось, что, несмотря на получение из лаборатории протоколов анализа, сами сертификаты не были готовы. И не могли быть готовы в течение ближайших двух недель в принципе, так как желающих ввозить лекарственные средства – огромное количество, а в конторе штат небольшой, да и в городе грипп.

Молодой человек с характерными семитскими чертами и наглыми интонациями в голосе раздражённо выложил всё это посетителю, словно это не клиент кормил контору, а, наоборот, был по гроб жизни обязан ей. Когда Саша вышел из комнаты и постоял у стены, он понял, что у него дрожат руки, что являлось несомненным признаком начала нервного срыва. Партия лекарств лежала на таможне, их нахождение на складе временного хранения обходилось очень дорого, каждый день съедал некоторую долю прибыли, на которую рассчитывала фирма-импортёр.

В общем-то это была Сашина подработка, но потеря данного, вполне законного заработка в его планы не входила. Позвонив параллельным начальствующим людям, и получив разрешение на некие денежные операции, наш посредник между бизнесом и «имперскими» конторами направился назад в комнату, откуда только что вышел.

Теперь вопрос был решён крайне быстро. В компьютер внесли номер Сашиной заявки, деньги перекочевали в стол конторского служащего. И всё было законно, ибо в многочисленных приказах, постановлениях и письмах были весьма интересные юридические прорехи, позволяющие под видом оказания консультаций брать некоторые денежные средства, существенно «ускоряющие работу». В принципе, Саша мог эти деньги перечислить и по безналичному расчёту…

Итак, сделка, за которой со стены кабинета наблюдал портрет президента с хитрыми глазками, закончилась к обоюдному согласию.

Дело, однако, было в том, что Саша отлично помнил времена (и прошло всего-то лет пять), когда всё делалось сразу, безо всяких задержек, и дешевле раз в двадцать. Но потом прессой были раздуты слухи об огромном количестве фальшивых лекарственных средств, которыми якобы набиты российские аптеки. После ряда шумных кампаний и возникли эти чудовищные «агентства» и «надзоры». Совершенно бесполезные и бессмысленные. Как специалист и профессионал, Саша (друзья звали его Кисой) знал, что получение сертификата ничего не гарантирует. Просто производства, чтобы выжить, работали не в две, а в три смены. Неграмотные (или заинтересованные) журналисты эти контрафакты и называли «фальшивками», пугая и без того нервное и запуганное население.

Это тоже вызывало гнев и раздражение Саши, который, в сущности был «маленьким человеком», зарабатывающий на хлеб немного и тяжело… и его бесил способ «окормления» конторских. Многие из которых были малограмотными и тупыми людьми, по блату великому сидящими на «доении», и за то имеющими шикарные машины, коими были забиты все окрестные переулки… Но он не завидовал, хотя частенько, выйдя из подобного учреждения, ругал страшными матюгами и циничные власти, и государственную машину, приобретающую всё большую свинцовую тяжесть и глянцевую непогрешимость.

По окончании приключений в государственной конторе Киса оказался в дребезжащем трамвае, голодный, злой и уставший. Он сидел на разрисованном фломастером кресле, тупо уставясь в окно. Оно было разукрашено прелестными ледяными цветами.

Но Саше было не до милых природных красот. Его буквально испепеляла прожигающим взглядом нависшая над ним толстая баба в дорогой шубе.

– Понаехали тут, – шипела баба. – Всю Москву опоганили…

На самом деле идеологическая установка была другой – от неё прямо пёрло страстным желанием согнать Кису с его сиденья и водрузиться на оное самой.

– Не встану, достали, я устал, я болею, – в ответ злобно думал он, решительно не замечая ни бабу, ни её шубу.

Но стальной раскалённый гвоздь, тлеющий в области груди, медленно поднимался, прожигая мозг и заставляя бледнеть лицо и ощущать пугающие сбои в сердечном ритме.

В вагон пролез старик, держащий в руке тросточку с коричневым пластмассовым набалдашником. Оглядев пассажиров мутными глазами городского сумасшедшего, растолкав симпатичных девушек, он заверещал тонким противным голосом:

– Воры! Воры! Всё разворовали! Стрелять вас всех надо! Сволочи!

«Я не поддамся, – исступлённо, словно в горячечном бреду, твердил про себя Киса. – Это просто больной старик, он всю жизнь верил барабанному бою пропаганды, он ожесточён, он несчастен и беден…»

– Воры! Сталина на вас нет! Всех надо перевешать, – орал свихнувшийся ветеран.

«А ведь этому придурку дают бесплатные лекарства», – почему-то подумал Киса… и тут палка старика опустилась на его спину.

– Сволочь! Сидит тут, жид… – начал было орать старик, но не успел закончить фразу.

Горячая волна крови окатила раздражённый мозг Саши. Адреналиновый кайф подхватил его, отключив слух, зрение, память и рецепторы боли. Что было в последующую минуту, он не помнил. Но когда ощущения начали возвращаться, Киса увидел себя стоящим у открытой двери. Вдоль дороги – уже далеко – убегал ковыляющей походкой давешний старик, в трамвае что-то голосили плохо одетые старухи.

Киса выскочил из вагона, продравшись сквозь толпу, и, не помня себя, очутился возле ларька с пивом, сигаретами и всякой прочей дребеденью. Сунув две десятки в окошко, он схватил бутылку, открыл зубами крышку и выпил пиво практически до дна.

– Что я делаю? – попытался возразить какой-то слабый голосок, исходящий из дальнего, изолированного участка рассудка, но Кису трясло, в глазах стояли слёзы, зато желудок наполнился приятным, забытым ощущением тепла и дал соответствующий отчёт в мозг. После второй бутылки настал временный неустойчивый покой. После третьей – ещё больше…

Пьяный Киса плохо помнил, что было потом. Какие-то дворы, потерянный мобильник, запрятанные в карман деньги, которые постепенно таяли по мере употребления различных видов алкоголя. Женщина с цыганскими глазами, которая что-то предлагала, прогулка с нею в грязную арку, где здоровый возмущённый мужик орал на Кису, требуя финансового возмещения попранных чувств. Где-то глубоко внутри Киса понимал, что его кидают, что он попал… что это алкогольный срыв… но вместо анализа происходящего он, обиженный на свой этот самый срыв, на себя самого, на своё одиночество, на скотскую потаскуху, заманившую его на бандита, заорал страшно и ударил пивной бутылкой в рожу с выпученными карими глазами. Затем была чужая кровь на руках, бабий визг и мат, сверкнула дурная сталь, острая боль в груди… и наступила Тьма.