Анна Коростелева - Цветы корицы, аромат сливы

— А, ну, нормально, чего еще от наших ждать. Недоразобранные военные трофеи.

— Без дедушки это не разгрести. А дедушка сейчас отвлекает музейного дежурного, и для этого он превратился в лису. Но он срочно нужен мне здесь, внутри. Без него я не отсортирую японскую копию от настоящего театра.

— Где они? — деловито спросил Леша.

— Они где-то недалеко, рядом с этим двориком, ты увидишь их, если поищешь. Как хочешь, но перехвати ее внимание и отправь дедушку ко мне. Э-э… скажи: "В большом свитке малый свиток — картина в картине".

— Может, еще сказать "Слоны идут на север"?

— Да это не пароль! Это значит, что тут оказался подвох. Фигня с секретом. Выражение такое, китайское.

Сюэли проводил Лешу до порога. Когда они проходили мимо Ди с милиционером, Ди символически отгородился от них раскрытой ладонью и как ни в чем не бывало продолжал:

— В каждом человеке живут великая любовь и великое сердце, — проникновенно говорил он. — Повсюду есть место для подлинного переживания. Нет разницы между дворцом из золота и камышовой хижиной. Но стоить стеснить свои чувства и отвернуться от своего сердца, как промах на вершок уведет от истины на тысячу верст.

Милиционер их не заметил.

— Ирина Александровна, здравствуйте. Вы нам лекции читали на третьем курсе, по истории искусства, помните? Я еще сдавал вам четыре раза, — обрадованно сказал Леша. — А че это у вас такое?

— Здравствуйте, Лешенька. А вот лисичка бедная, жалкая такая… Я думаю, ее к ветеринару надо? — сказала историк искусства, прикладывая руки к щекам. — Еле подманила зверечка бедного. Вот, уговариваю пирожок съесть…

Из темноты навстречу Леше осклабился матерый старый лис.

— Лисичка со скалочкой…, - задумчиво протянул Леша, присаживаясь на корточки напротив несчастного зверя. К счастью, Ли Дапэн знал его в лицо: Сюэли как-то приводил к нему Лешу и представлял его как своего друга. — В большом свитке малый свиток — картина в картине, — шепнул Леша в повернувшееся к нему лисье ухо. Лиса тявкнула и отбежала. Она поюлила возле Ирины Александровны, сделала несколько прыжков и зигзагов и скрылась в темноте.

— Спугнули, — ахнула та. — Совсем затравили зверя…

— Сейчас, в темноте, не поймаем. Если утром увидите — я помогу поймать. И к ветеринару отвезу. Вы мне позвоните только, я вам номер сейчас…, - Леше даже не нужно было изображать из себя воплощение надежности, он действительно был надежным парнем. Он только знал, что лис больше никогда не придет. — Ну вот, а я, Ирина Александровна, понимаете, выучился на историка, после диплома начал искать работу, проработал сколько-то в Коломенском…

— Кстати, Леша, если вам когда-нибудь понадобится подработка, есть неиссякаемый источник дохода… Вы ведь специалист по истории ХХ века?..

Они проговорили довольно долго, когда к ним подошел благоообразный пожилой китаец в солидном костюме, представился как профессор Пекинского университета Юань Пин и пожаловался, что совершенно заплутал, разыскивая Институт русского языка на Волхонке, так что теперь ему уже не нужен и сам институт, а только бы добраться куда-нибудь. Леша вызвался проводить его до метро, и оба ушли. Таким образом Ли Сяо-яо снял Лешу с его поста.

Обойдя вокруг здания, они принялись помогать Сюэли и Ди, которые выволакивали с черного хода опоясанный яшмовыми украшениями темный деревянный сундук. Вдвоем им было тяжеловато, но вчетвером справились. Ди заскочил снова внутрь, провел ладонью перед лицом застывшего столбом милиционера и выбежал вон. Милиционер встряхнул головой и сел за письменный стол делать в книге дежурств запись о том, что никаких происшествий не было. Когда вернулась Ирина Александровна, он как раз дописывал слова "все спокойно" и выражение лица у него было самое дзэнское.

В это время Сюэли и Ди уже загрузили сундук с театром в передвижной обувной ларек Ли Дапэна, который, как известно, можно было тянуть за веревочку и который как раз о ту пору подъехал к Голицынскому флигелю со стороны Волхонки.

— Ну что ж, — сказал Ди, утирая пот. — До расвета еще куча времени, успею посидеть над диссертацией. Дописываю диссертацию, защищаюсь уже скоро, — пояснил он со своей чудесной улыбкой, — "Проблема ответственности в современном праве".

Он поймал машину, мелодично сообщил, что ему надо на Воробьевы горы, сонно откинулся на сиденье и мгновенно задремал.

Леша помог довезти ларек до Красной площади, и они с Сюэли прощались уже на рассвете возле Исторического музея.

— Я так тебе благодарен…

— Да не за что, — пожал плечами Леша. — По-моему, мы сделали сегодня нечто в целом правильное.

— Может быть, я могу чем-то… Может быть, в Китай так же случайно попало что-нибудь важное для русских и совсем постороннее для нас? Какая-нибудь реликвия? Я бы постарался отплатить добром за добро, — сказал Сюэли. — Есть какая-нибудь историческая вещь, которая по случайности хранится в Пекине или в Сиане, хотя должна быть у русских?

— Ага, шпага Суворова, — развеселился Леша. — Мы ее случайно уронили в Китай из космоса. Да, завернутой в мундир Жукова, — тут он начал ржать в полный голос. — Ладно, бывай.

Ли Сяо-яо склонился над сундуком и точным движением вправил навершие на место, в узор наверху по центру ширмы.

— С этого момента театр в рабочем состоянии. Все собралось воедино. Половинки сощелкнулись в круг, в гармонии всё под небесами. Ну, что ты смотришь на меня?

— Вы, верно, знаете, дедушка — в "Исторических записках" Сыма Цяня есть части, написанные еще его отцом, придворным историографом Сыма Танем. Рассуждать же теперь о том, что там написано отцом, а что сыном, приходится с большой осторожностью, настолько сложно различить их стиль. И думается мне, все это оттого, что отец и сын…

— …Были полными единомышленниками? Возможно. И что же ты хочешь от меня?

— Дедушка, я возьму только трех персонажей? Всего на несколько дней?

— Так, и кого же ты хочешь забрать? — сощурился господин Ли.

— Красавицу, студента и… и лису, — исчислил на пальцах Вэй Сюэли так нетвердо, словно приближался час его казни. — Только эти три, больше мне не надо. И ширму.

— Не намудри там со своей судьбой, — сказал Ли Сяо-яо.

— Хуже, чем есть, уже не сделать, — заверил его Сюэли. — Ах, дедушка! Когда я только приехал в Москву, я думал, что подвергся какой-то неслыханной опале со стороны небес. Не думал счастье найти в таких глухих местах, где меня к тому же и снегом припорошило. А увидев Цзинцзин, развесил уши — и все мне что-то казалось: много способов есть, как беды избежать. Теперь вижу: въехал на лошади на лодку — дальше ехать некуда.

Целый вечер до самого позднего часа Сюэли в своей клетушке в общежитии возил кистью по бумаге — писал пьеску. Всё засыпано было белыми листами. Заснул над ними к утру, не чуя от усталости рук и ног.