Борис Липатов - Блеф

ГЕНРИ (встаёт, прохаживается и освежает голову одеколоном). Хорошо! Я говорю: хорошо. Хорошо, старый хитрый Кудри, газетная лисица и типографский волк! Хорошо, Реджинальд Хоммсворд — дрянной биржевик! Хорошо, мистер О'Пакки, хорошо, синьор Дука!.. Хорошо, господин Ковбоев, уважаемый редактор и не менее уважаемый секретарь! Хорошо, Ирена. Вы говорите: сенсация. Это значит — вы говорите: деньги. Но я думаю о том и о другом. Благодарю вас за синдикат и за гостеприимство. Вы думали, я не способен на блеф? А покер? Если вы не пасуете, получайте пять тузов! Блефа нет… потому что… потому что…

(Глаза Генри округляются, по лбу струятся капли влаги, дыхание становится прерывистым… Так он стоит, производя страшное впечатление).

Часа через два Генри схватывает телефонную трубку — в комнате Дука хрипит и надрывается звонок, и в ухо итальянца начинают падать искомканные слова:

— Дука! Говорю я, Пильмс. Идея… Тащите ко мне в комнату чертежи ваших аэропланов!.. Разбудите О'Пакки! Скорее! Живо! Изумительная идея!..

А сам Генри, зажегши свет во всех лампах, разложил на столах географические карты и наклонился над ними, бормоча:

— Необитаемый остров! Год жизни за необитаемый остров!!!

— Ты не спишь, Годар?

— Нет! Проклятые паразиты не дают мне покоя!

— Да… Тут все койки набиты клопами… Прямо нестерпимо! До чего ими тут воняет!

— Мне эти скоты забираются в бороду… Страшно щекотно!

— Ты знаешь, о чём я думаю, Пулю?

— О чём?

— Да вот, чтобы эта мерзкая посудина, на которой нас везут, случайно напоролась на мину!

— Откуда же ты возьмёшь мину?!

— Мало ли их болтается по морям после войны… Вот, может, и на наше счастье…

— Верно… Всё-таки лучше каторги.

— Поневоле захочешь налететь на мину, когда просмотришь книжку Лондра о нашей достохвальной системе исправления преступников.

— Хорошо, хоть нас везут в Новую Каледонию; говорят, там сноснее Кайенны!

— Как бы… фу, опять клоп! Главное, в этих кандалах нельзя шевельнуться лишний раз! Гонишься за клопом и молотишь себя по зубам железом!

— Проклятые свиньи! Разбойники! Мародёры!

— Мне одного жаль, Пулю, что нам за наши двенадцать лет каторги, полученные в приговоре, не удалось как следует довести дело до конца! Мы, может быть, и подняли бы оккупационный корпус в Дюссельдорфе!

— Ого! Мы бы показали этому мяснику — генералу Дегутту, что означает компартия!

— Я удивляюсь, как нас не израсходовали.

— Было бы лучше для нас! Ты веришь в какую-нибудь возможность побега?

— Как знать?.. Но всё-таки мало вероятия.

— Я вот лежу и думаю, как бы это удрать и отомстить как следует… Когда же мы свернём шеи этим проклятым буржуа!

— Я не могу забыть того молодого парня на нашем процессе, как его… Антуан…

— Антуан Дюшен?

— О! Его, его! За какую ерунду бедняге дали три года крепости.

— Я что-то не припоминаю, Годар.

— Разве ты забыл, что ему в вину поставили оскорбление господина министра — президента Пуанкаре!.. Как он поднял на смех эту ловкую тварь! Тот говорил речь перед оккупационными отрядами, где-то под Кёльном, кучка шовинистов устроила Пуанкаре овацию… Влез на трибуну и сержант Дюшен… «Браво, — закричал он. — Браво! Руриссимо! Mills saluts par nom du cochon a monsieur Poincare-la-Guerre! Ah, brigand! Voleur du charbon! Bravo!! Ruhrissimo! Voleurissimo!!» Дюшена стащили за полы шинели и дали три года крепости.

— Недаром прокурор на второй день процесса щеголял ленточкой Почётного Легиона.

— О, уж об этом Пуанкаре позаботится всегда!

— Посадить бы его на неделю в этот же трюм, в котором они маринуют жертв своего правосудия!

— Ты слишком много жалуешься для коммуниста, Годар!

— Я не жалуюсь, а привожу в порядок свою ненависть!

— Ну, не многого ты этим добьёшься.

— Придётся думать на месте, когда приедем на каторгу.

— Что же, ты морским берегам будешь проповедывать высокие идеи?

Годар скрипит зубами и ворочается на своей койке.

— Тьфу! — плюётся он и отчаянно громыхает цепями, — пусть это дураки расписывают коммунистов как мучеников времён Нерона… Чорта-с-два! Я вовсе не проникнут духом подвижничества!..

— Не брюзжи, Франсуа! — из темноты увещевает его Пулю.

— Хорошо тебе. Ты почти пожилой человек, а у меня под Реймсом самая распрекрасная во всей Франции девчонка. Мы с Сюзеттой ещё в прошлом году собирались в мэрию, да вот….

— Не беспокойся. В этом бычьем стойле — парламенте — найдутся ребята, которые умеют говорить через головы этого стада. Поверь мне — и Доррио и Кашен погрохочут с трибуны…

— А я утверждаю, что самое радикальное это — бежать!

— С тобой никто и не спорит! Говорю — об этом на месте… А теперь давай-ка попытаемся уснуть, не то мы своей болтовнёй привлечем внимание тюремщика. Разве ты не слышишь, как скрипят доски под его тяжёлыми сапожищами…

— Хорошо. Спи спокойно, Пулю!

Чернильная тьма в клетушке-каюте, стоны и лёгкое позвякивание цепей…

В салоне трансатлантического парохода «Ма-жестик» среди кадушек с тропическими растениями, погрузив тела в покой шэзлонгов, трое собеседников:

ДАМА. Я сегодня опять имела телеграмму от Кирилла!

ТОЛСТЫЙ МУЖЧИНА. Что изволит сообщать его величество?

ДАМА. Вот я прочту сейчас… (доставая телеграмму): «Сегодня гулял. Прекрасная погода. Выиграл пари — ведро шампанского. Был у обедни. Кики».

ТОНКИЙ МУЖЧИНА. Его величество неизменно впереди всех.

ТОЛСТЫЙ. Это чрезвычайно знаменательно!

ДАМА. Благодарю вас, господа! Вы всегда отзывчивы и внимательны!

ОБА. О, государыня!.. Мы!.. Гхм!.. Ррр!!!

ДАМА (меняя тон). Как вы думаете, удастся мне устроить новый заём в Америке?

ТОЛСТЫЙ. Голову на отсечение!

ТОНКИЙ. Я уверен, что американские толстосумы не пожалеют денег на восстановление Российской империи.

ДАМА. О, да, да… Но эти практические янки наверное потребуют известных гарантий.

ТОНКИЙ. Но, ваше величество… Ведь вы же можете подписать две-три концессии — и дело в шля… гм! дело сделано.

ДАМА. Идеально, господин Кошкодавов… Но что им предложить, что они больше всего любят?

ТОЛСТЫЙ. Ваше величество! Давайте им нефть, уголь, лес, железные дороги…

ДАМА. Браво, браво!.. Все такие скучные вещи!.. Я ни за что бы не отдала золотые прииски, а нефть, фи!.. Как это им может нравиться такая грязная дрянь!.. Разумеется, я отдам нефть. У нас в России ведь есть какая-то такая река… Баку, что ли?.. Но это не важно… Можно дать и уголь…

ТОНКИЙ. Дайте им один Донецкий бассейн — и достаточно.

ДАМА. Всего только один бассейн? О, какие пустяки!.. Разумеется, дам!.. Благодарю вас, господин Кошкодавов!