Дмитрий Григорьев - Кровь или семьдесят два часа

А потом были свидания, цветы и шампанское, мороженное и коктейли, поцелуи и признания в любви, бесконечные разговоры и бессонные ночи. Не прошло и месяца, а Вика уже работала на одной подстанции с подругой и конечно с теперь уже своим Димкой. Она была на седьмом небе от счастья: — Делать любимое дело, да еще с любимым человеком, что может быть лучше!? Неужели предсказания Матрены о верном спутнике сбываются? Но, как и все в этом мире, счастье было недолгим. Вскоре началась черная полоса и посыпались неприятности. Вика наслаждалась интересной работой лишь до тех пор, пока ее бригада не попала в район пятиэтажных хрущевок. Отсутствие в них лифтов подтвердило правоту мамы и убило Викину мечту о «Скорой». На третий вызов, который, как назло, снова был на последнем этаже, врач ее уже не взял. Она сидела в глубине машины и все еще пыхтела от предыдущих гонок по лестничным пролетам. В глазах было темно от горя и нехватки воздуха.

— Я не переживу, если мне придется уйти и потерять сразу все, — тихо всхлипывала Вика, прикрыв рот ладошкой, чтобы не услышал водитель. — Ну почему я такая невезучая? Страхи ее оказались напрасны. Увольнять ее не стали, а назначили главной по комплектованию медицинских чемоданчиков и посадили в комнату с австралийским названием «Сумочная». Работа, конечно, была не творческая, но зато с людьми, да еще с какими! Что ни врач, то уникум, что ни фельдшер, то самородок, ну, а о медбратьях вообще разговор особый. Недаром один из них стал киноартистом, а затем и режиссером. А самое главное, ее Димка был рядом.

Но, к несчастью, похоже, она засвети макологом, и выдала себя черным сестрам. А иначе как можно было объяснить, что она вдруг, как магнит, стала притягивать неприятности к себе и своим близким. Попал под раздачу и ее любимый.

«А еще говорят, что бомба два раза в одно и то же место не падает, — сокрушалась Вика. — Ведь досталось уже мне», — в том, что они с Димой были уже одно целое, она не сомневалась Да и на подстанции их уже кроме как Вича и Дича не называли.

Виной неприятностей Дичи стал остаточный принцип финансирования медицины. Их подстанция была единственной в городе, не имеющей цивилизованного туалета. Дежурная фраза «удобства во дворе» коротко и ясно описывала забытую на окраине мегаполиса подстанцию-падчерицу. В знак протеста мужской персонал показывал администрации еженощную фигу в кармане. А точнее, не фигу и не совсем в кармане. Мужчины подстанции по давно заведенной традиции ночами мочились под окнами заведующего. Просто так это делать было неинтересно, поэтому они соревновались, чья струя выше. Были среди них рекордсмены, которые добивали до самого подоконника, оставляя желтые брызги на окне начальства. Однажды ночью, вернувшись с вызова, Дича со своим водителем начали соревноваться в дальноструйности. Молодой специалист так увлекся подбором наиболее эффективного угла атаки струи, что не заметил, как кто-то вышел на улицу и застал его за этим интереснейшим занятием. Более проворный водитель успел шмыгнуть за угол, а беспечный Дича попался на глаза не кому-нибудь, а главной стукачке подстанции. Утром об этом шушукались все, но, как ни странно, суточная смена бригад прошла без эксцессов. Дича с Вичей успокоились и ушли домой. Но как говорят китайцы — огонь под бумагой не спрячешь. Через день Диче позвонил тот самый водитель и предупредил о том, что заведующий рвет и мечет и что грядущие санкции не за горами.

— Тебе лучше здесь не появляться, — посоветовал он. — Скажи, что заболел, и отсидись дома, пока все не уляжется.

— Не переживай, — успокоила его Вича. — Как придем на работу, ты иди в водительскую комнату, а я посмотрю, в каком настроении начальство, и дам тебе знать.

Так и сделали. Она выждала, пока заведующий останется один, и вошла к нему в кабинет под предлогом сверки журналов наркотических средств. После визита Вичи начальник долго не показывался. Из-за его отсутствия начало пересменки задерживалось. Когда шеф наконец появился, он не проронил ни единого слова. Без его обычных желчных замечаний бригады быстро отчитались за прошедшие сутки и потерянное время было наверстано. Последняя бригада отрапортовала, и в холле повисла неловкая тишина. Никто не хотел первым покидать собрание, все замерли в нервном ожидании. К счастью, по громкой связи сообщили о поступившем вызове, и жизнь потекла дальше.

Заведующий скрылся в своем кабинете и просидел там до обеда. Когда он наконец появился в комнате отдыха, на его лице была скорбь всего еврейского народа. Он бесцеремонно прервал послеобеденный перекур и попросил одного из врачей сделать ему кардиограмму. Часом позже, сказавшись больным, он оставил вверенный ему коллектив на самоуправление и уехал домой.

— Что там, на кардиограмме? — пытали на кухне счастливчика.

— Да ничего там нет, — отмахивался тот, — просто аллергия на работу.

На следующий день начальник взял больничный. Участковый терапевт поверил коллеге на слово и дал ему отдохнуть недельку. Но ни через неделю, ни через месяц шеф так и не появился. Забота о собственном здоровье теперь занимала все его мысли. У него началась болезнь многих студентов третьего курса мединститута. Каждый день он находил у себя новые заболевания и уже стал подумывать о преждевременной пенсии по состоянию подорванного тяжелой работой здоровья.

Не смотря на ранний час, жизнь в приемном покое кипела.

Парамедики сновали по коридору доставляя новых больных.

Смотровые боксы были наперечет и вскоре перед Дичей, все еще державшим Вичину руку, выросли два санитара с каталкой.

Они отвезли спасенную пациентку в палату интенсивной терапии. Проведя поверхностный осмотр, дежурный врач стал тут же оформлять документы по неотложной транспортировке: «Мы переводим ее под наблюдение вашего лечащего доктора в Балтимор. Как только бумаги будут готовы, за ней приедет транспортная бригада из больницы имени Хопкинса».

«Все это очень странно, — забеспокоился Дича. — Откуда взялись такие расторопность и рвение? Ведь я даже не заикался о переводе…» Он недоумевал, вспоминая, какие препоны им чинили год назад. В прошлом декабре, уже начиная с приемного покоя, дежурный пульмонолог отказывался звонить лечащему врачу Вичи. Сначала он ссылался на занятость, а ближе к ночи — на неурочный час. Тогда Вичу промурыжили до утра, а когда отговорки про неурочный час стали неактуальны, сменилась дежурная бригада. Новый доктор сказал, что ему про перевод в Балтимор ничего не известно, и их мытарства в приемном покое продолжались до полудня. Потом Вичу подняли в кардиологическую реанимацию, потому что в пульмонологической якобы не было мест. И лишь спустя два часа они наконец-то попали в палату интенсивной терапии, специализирующуюся по легочным заболеваниям.