Дмитрий Григорьев - Кровь или семьдесят два часа

— Держись. Мы все молимся за нее.

Дича лишь кивнул в ответ. Когда, интересно, Сю успела стать религиозной? За последние дни он слышал эту дежурную фразу уже пару десятков раз. Кому нужны эти молитвы? Не надо было издеваться над человеком, создав его таким. Бога надо не молить, а оторвать ему руки за такую работу. Правда, то, что растет из задницы, и руками-то назвать нельзя.

«Всевышний один, а нас много, за всеми ему не уследить», — звучала стандартная отговорка.

Опустошающая скорбь вдруг сменилась необъяснимой злостью, которой Дича раньше за собой не замечал.

«Да о чем говорить, если всевышний даже своего наместника на земле проворонил!» — вспомнил Дича новость, услышанную по дороге в больницу.

Авторадио рассказало о том, что скончался патриарх Московский и всея Руси. Из российских новостей было трудно догадаться о причинах его смерти, что рождало самые невероятные слухи. И как это нередко бывает, самые невероятные предположения были ближе всего к правде. Говорившие о растущем господстве сатаны были совсем недалеки от истины. Черные сестры давно пытались расколоть и ослабить мир, а патриарх мешался своими стараниями примирить православные церкви по разные стороны океана. Какова была роль темных сил в случившемся, оставалось только гадать.

Авторадио, с другой стороны, сообщало об острой сердечной недостаточности развившейся после многочисленных инфарктов. Святой отец уже давно не полагался на своего вышестоящего патрона и лечился у грешных врачей. Причем не у родных, православных, а у чужеземных, католиков. Вот уж воистину на Бога надейся, а сам не плошай! Сю обнимала напряженные плечи Дичи и не подозревала о богохульных мыслях, рождавшихся в его голове.

Она жалела, что их группа не сумела уговорить Дмитрия переехать с ними в Чикаго. Многие из них хорошо знали Викторию и не раз навещали ее, особенно когда та была в больнице.

«Да, в Чикаго холоднее зимой, но как часто Виктория выходила на улицу в зимнее время? — в который раз спрашивала себя Сю. — А летом у нас порой даже жарче чем в Балтиморе, но зато нет такой удушающей влажности. Ну, да что теперь говорить»…

Выпустив убитого горем друга из своих объятий, Сю подошла к кровати. Лицо Виктории было слегка отвернуто от нее.

Ей показалось, что даже в бессознательном состоянии жена друга встретила ее с холодком. За все годы их знакомства Сю так и не удалось сломать этот лед. Она всегда чувствовала к себе ревностное отношение Виктории и никогда не понимала причины.

Сю осмотрела на окрашенные красными всполохами кудри, неумело собранные в хвост.

— Дмитрий, это ты делал? — Да. У нее жар и шея все время потеет под волосами. Вот я их и убрал.

— Хочешь, я сделаю красиво? Какой бы стиль ты хотел? — Две косички. Последнее время она любила их заплетать.

Вича тогда была похожа на маленькую девочку из Швеции, и я дразнил ее Хельга.

Дича отвернулся и промокнул глаза. Сю, сама чуть не плача, распустила златокудрый хвост и стала плести косички. Она всю жизнь мечтала о девочке, но родила двух мальчишек. Подруги завидовали ей, ведь теперь она была в почете у родственников, и ее имя будет увековечено в генеалогическом древе семьи. В провинции, откуда был ее муж, женщина, не родившая мальчика, не заслуживала внимания и не вносилась в семейную летопись. А Сю до семейной иерархии не было никакого дела, она просто хотела девочку.

* * *

Вича чувствовала присутствие соперницы. Конечно, «соперница» — это было громко сказано. Во-первых, Сю была старше ее лет на пять, ну, а во-вторых, она была не совсем красива, а, скорее, совсем некрасива.

«И что мой Дича в ней нашел?» — не раз спрашивала она себя, хотя догадывалась, что дело вовсе не в Сю, а в ее детях.

Она видела, с каким интересом муж возится с китайчатами и учит их играть в шахматы. Он подарил каждому из них членский билет Американской шахматной федерации, и теперь они вместе играли на официальных турнирах. Дича часто возил мальчишек на соревнования, проходившие обычно по выходным и не раз звал Вичу с собой.

— Мне там неинтересно, — отвечала она после своей первой поездки.

Вича не говорила мужу, но ей было больно смотреть на счастье полноценных семей, для которых эти турниры превращались в клуб по интересам. Пока дети играли, их матери без остановки щебетали обо всем и не о чем. Отцы же, в большинстве своем неудавшиеся шахматисты, обсуждали последние новинки теории и компьютерные программы. Дича там отдыхал душой, отвлекаясь от невеселых будней. Он наблюдал за баталиями своих учеников и переживал за них больше, чем за собственные партии.

Неосознанная ревность и страх потерять мужа не давали Виче покоя. Ее беспокойство достигло предела, когда пришло известие о гибели друга, который был свидетелем на их свадьбе.

Узнав о его мучительной смерти от некроза поджелудочной железы, Вича тихо заплакала. Всю неделю она была подавлена.

Дича тоже тяжело переносил смерть лучшего друга, с которым болтал по телефону буквально за несколько дней до трагедии.

Исподволь Дича стал замечать, что жена ему стала уделять больше внимания, чем обычно. Она забросила Интернет и тихо сидела рядом, когда он был чем-нибудь занят. Его это только радовало, а Вича была охвачена непонятным беспокойством.

Она стала безотчетно бояться, что Дича может уйти к другой женщине, которая сможет родить ему ребенка. Смерть их свидетеля стала угрожающим знаком для безопасности ее семьи…

Наступили школьные каникулы, и Дича зачастил с китайчатами на шахматные турниры. Вича скучала дома одна, и недовольство накапливалось с каждым днем. И вот однажды она решилась. Достав фотоальбом, она нашла фотографию с вечеринки у Сю. Выхваченный вспышкой вид застолья вернул ее в прошлое лето.

Они сидели на открытой веранде, наслаждаясь закатом и ленивой беседой. Как ни странно, она понимала английскую речь с грубым китайским акцентом лучше, чем плавно текущую из уст коренных американцев. На той вечеринке она позволила себе выпить лишнего. А началось все с соревнования с партнером мужа Сю по бизнесу, который приехал на переговоры из Китая и имел странное имя Тоби. Именно так называлось ее лекарство для ингаляций, подавляющее рост бактерий в легких.

Этот мужчина-антибиотик постоянно подливал ей водки и, чокаясь, приговаривал: — Дном вверх, дном вверх! — что очевидно являлось русским эквивалентом «пей до дна».

По китайским традициям ставить на стол недопитую стопку, если уже с кем-то чокнулся, означало оскорбить собутыльника. Вича азартно приняла вызов и не отставала от Тоби, хотя и разбавляла водку апельсиновым соком. И она победила. Когда поверженный соперник заперся в ванной, Вича гордо покинула поле боя. Она сумела сама дойти до машины и, помахав всем рукой, плюхнулась на сиденье. Но как только гостеприимный дом пропал из виду, улыбка исчезла с ее лица и она тихо прошептала: «Мне очень плохо».