Гордон Хафтон - Подручный смерти

И в тот месяц, когда мне исполнялось двадцать шесть, под конец долгого нудного вечера я услышал голос матери. Она окликнула меня по имени. Обведя взглядом зал, я увидел, как она настороженно приближается ко мне. Я оцепенел. Вся та скорбь, что я запер внутри себя, растеклась по венам, и по телу пробежала судорога. Я стоял как вкопанный и не знал, бежать или остаться – но застывшие обрывки прошлого смерчем обрушились на меня, и я упал. Лежал на полу ресторана и плакал впервые за много лет. А мама присела рядом, взяла меня за руку и стала нежно потирать мой большой палец.

Набравшись смелости, я поднял взгляд и увидел в ее глазах столько гнева и сострадания, что онемел и замер, дожидаясь, когда она первая нарушит затянувшееся молчание. Рядом стоял заметно постаревший отец, его лицо казалось тяжелой безучастной маской.

– Я думала, тебя уже нет в живых, – наконец промолвила она.

У папы лицо смягчилось.

– Я просто… уходил, – ответил я.

Вопреки опасениям, родители не стали меня упрекать или осуждать. Просто отвели домой и предложили небольшую сумму денег, чтобы я мог заняться чем-нибудь по душе. Я чувствовал себя обязанным отплатить за великодушие, поэтому сразу пустил деньги в дело. Через отцовских знакомых снял офис с матовой стеклянной дверью, дал рекламу в «Желтых страницах» и стал ждать звонков. Я уверял себя в том, что все еще разгребаю дерьмо, подметаю улицы и помогаю людям. Я убеждал себя, что принял самое разумное решение и что в любой момент могу спрятаться. Однако на самом деле это решение, как и большинство других, было сиюминутным порывом, и к тому же я не сумел придумать ничего другого.

Я стал частным детективом.

На свете мало честных людей, и без работы я сидел редко. Мужья нанимали меня шпионить за неверными женами, жены – за неверными мужьями, начальники – за жуликоватыми служащими, администраторы – за конкурентами, шпионящими за ними. Адвокаты нанимали шпионить за всеми подряд. Идеальная работа для одиночки.

В некоторых делах были замешаны деньги, в большинстве других – секс. Мне это было по душе, я уже упоминал, что любил наблюдать. Что же я видел? Я видел людей, которые трахались в туалетах, вставляли в ванной, спаривались в супермаркетах, сношались на сеновалах, кувыркались на кладбищах, любились в лесу, венерились в искусственных мехах, пыхтели на парковках и корячились на кроватях.

Я ощущал себя персонажем из романа Ежи Косински. Разумеется, я был обычным вуайеристом, но, так сказать, с лицензией. И не спешите осуждать вуайеризм, пока сами не попробуете.

Я снова стал заниматься сексом – как в личной жизни, так и по работе, – причем настолько часто, что свел его к сухому каталогу страстей, звучащему, как мантра. Аналингус, бестиализм, бондам, копрофилия, куннилингус, мастурбация, некрофилия, педофилия, садомазохизм, скатофагия, содомия, уролагния, феллатио, фистинг. Часть этих актов относилась к противозаконным деяниям, другие были запрещены в кино, книгах и на цифровых носителях. И многих моих клиентов можно было уличить в неспособности или нежелании видеть между ними грань.

Итак. В одних случаях был замешан секс, в других – деньги, а иногда, как в моем последнем деле, и то, и другое.

Представьте себе такую картину.

Сентябрь, пятница, погода ветреная. До сих пор вижу, как ветер гонит листья по тротуару. Я у себя в офисе, на втором этаже дома по Хай-стрит. Сижу, откинувшись на спинку вращающегося стула, читаю любимую «Энциклопедию всякой чепухи» и закидываю на вешалку пластмассовые кольца. За четыре дня мои услуги никому не понадобились, и я все это время последовательно нанизывал кольца на крючки и ставил в этом деле всевозможные рекорды, как вдруг зазвонил телефон. Я так увлекся игрой, что почти решил положиться на автоответчик.

Но все-таки снял трубку. Звонила женщина, и мы обменялись дежурными любезностями. Голос показался знакомым, но я так глубоко похоронил эти воспоминания, что не мог сказать, ни как ее зовут, ни как она выглядит. Она не волновалась и не жаловалась, однако напрочь отказалась что-либо обсуждать по телефону. Это было необычно. Мои потенциальные клиенты, как правило, говорят хотя бы: «Я по поводу мужа», или «Кажется, она мне изменяет», или что-то в этом роде, и ты сразу получаешь какое-то представление. Но эта женщина лишь описала себя и назначила место и время нашей сегодняшней встречи.

Она выбрала кафе на углу той площади, где построили новую автобусную станцию. Я по привычке опоздал, она же пришла еще позже. Вечер был теплый, и я присел на улице за столик под бело-зеленым тентом, заказал кофе и принялся ждать. Я попытался вспомнить, откуда знаю ее голос, но эти сведения отказывались выползать из черной дыры памяти. И я просто ждал. Просидел там больше часа, разглядывая площадь. Заказал еще две чашки кофе. Алое зарево заката постепенно сгустилось в багрянец. Стало прохладно. Наконец я решил, что она уже не придет, подхватил папку с документами и собрался уходить.

И в этот момент кто-то тронул меня за плечо.

– Прости за опоздание… Ты меня помнишь?

Папка выпала из рук. Я обернулся. В ее глазах отражались половинки луны.

– Вот за что я люблю болезни, – заявил Мор. – Никогда не знаешь, что происходит, пока не станет поздно. Болезнь подкрадывается к тебе незаметно, хватает и уже не отпускает. Без лишних церемоний. Она говорит: вот она я, и делай что хочешь. Это честный и вместе с тем подлый способ умерщвления.

Мы стояли на тротуаре перед Агентством. Утро было теплое, ясное, на небе – пара легких дымчатых облачков. «Пир» я надежно припрятал во внутренний карман пиджака. Мор накладывал на мое лицо толстые слои косметики и время от времени хмурился. Он никак не мог добиться удовлетворительного результата.

– А конец все равно один, – ответил Смерть.

– Зато подход другой. В нем ощущается стиль, напряжение. Живцы пьют лекарства, лечатся приборами, делают прививки. Но болезнь всегда побеждает, потому что умеет адаптироваться.

Смерть потер подбородок большим и указательным пальцами.

– Ты когда-нибудь задумывался над смыслом того, что делаешь?

– Нет, конечно. Я слишком занят для этого, – сказал Мор и нанес на мои щеки последний мазок румян.

Из парадного показался Глад с корзинкой, полной еды, и спустился по лестнице. В корзине находились фрукты, сырые цыплята, овощи, пара свиных отбивных и две бутылки воды. Мой желудок свело от голода.

– А для меня что-нибудь есть?

Глад с ужасом посмотрел в корзину, его водянистые рыбьи глаза вылезли из чешуйчатых лунок.

– Нет, – ответил он быстро. – Нет. Это модифицированная еда. Сильнейшее рвотное. Чем больше ешь, тем больше хочется, чем больше хочется, тем больше рвет. В итоге из тела выходит больше, чем заходит.