Гордон Хафтон - Подручный смерти

Как только он уходит, ее выворачивает всухую. Она берег простыню и, как полотенце, прикладывает к волосам, долго вытирает голову, но тщетно. Она трет снова и снова, пытаясь избавиться от следов и запаха мочи. Потом, видимо, вспомнив, что за ней наблюдают, роняет простыню и быстро подходит к камере. Глаза у нее красные, лицо исказила гримаса отвращения, но на губах блуждает загадочная улыбка.

Рука приближается к объективу, и картинка исчезает сначала в бело-розовом, потом в белом шуме.

От Агентства до площади Св. Гила, на которой проходит ярмарка, мы добрались минут за пятнадцать, повторив тот же маршрут, что и в понедельник утром. Единственное различие в том, что сейчас мы переоделись санитарами. Смерть отыскал на складе два зеленых комбинезона и заполнил черный медицинский саквояж оборудованием, не имеющим отношения к медицине. Когда мы свернули на дорогу, ведущую к моей бывшей могиле, я поделился своими чувствами по поводу того, что увидел в офисе Шефа.

– Всех свели к документам, файлам, числам… – начал я. – Это так безлично. Если всех представить в виде набора фактов, разницы между которыми почти не видно, жизнь теряет смысл.

Смерть посмотрел на меня пристально, отчего мне стало неуютно и неловко, и я поспешил продолжить речь.

– Конечно, я плохо помню, каким был при жизни, но то, что я все-таки помню, для меня многое значит, даже теперь. Я не просто элемент статистики.

– Понимаю тебя, – кивнул он сочувственно. – Более того, я нахожу наши действия по отношению к клиентам все более недостойными… Случай с сегодняшним клиентом лучшее тому подтверждение. Его умерщвление кажется мне излишне жестоким.

Добравшись до кладбища, мы увидели, что над домами полыхает желтое зарево. По мере уплотнения толпы свет становился ярче. Люди толкались, прокладывая себе дорогу, или же беседовали небольшими группами. Всех затягивало в воронку главной площади – та же участь постигла и нас. На углу маячила высокая спиральная горка, похожая на шпиль затонувшего собора. По ее деревянному желобу, соединявшему небеса с адом, нескончаемым потоком неслась безвольная масса человеческих тел. Хозяин аттракциона, пожилой человек с лицом, напоминающим орех и сплошь покрытым бурыми печеночными пятнами, зазывал прохожих «прокрутиться».

– Смотри внимательно, – приказал мне Смерть. – Он может быть где угодно.

И я стал вглядываться в сотни незнакомых лиц в надежде различить среди них одно-единственное. Часть людей забралась внутрь «Грандиозной дискотеки на круге», как пафосно назывался двухэтажный волчок, взбалтывавший людей в одно сплошное месиво. На втором этаже собрался круг сквернословов, которые, ошалев от мелькающих разноцветных огней, клубов дыма и грохочущего ритма, извергали оскорбления на скачущую внизу толпу. Другая часть людей зачерпывалась небольшими ковшиками и взмывала в вечернее небо на огромном искрящемся огнями колесе. Их отчаянные крики заглушались вибрирующим ревом допотопного генератора, гулом толпы и несмолкаемой музыкой. Еще часть затянул в себя трясущийся круговорот из музыки и света под названием «Вальсор». Руки служителей обнимали всех подряд за бедра, хватали за шею, влюбленных прижимали друг к другу еще теснее, заставляя людей сходить с ума от удовольствия.

И посреди этого хаоса я наконец-то увидел его. Высокий бородатый мужчина с пивным брюшком, в розовой футболке и свободных зеленых шортах стоял возле фургончика с фаст-фудом и уминал дымящийся хот-дог.

В памяти всплыли несколько фактов из его Досье.

1969 год. Ему два года. Он лежит полусонный у отца на коленях и наблюдает за мерцанием черно-белых образов на экране телевизора. Показывают космический корабль, похожий на металлического спрута, и двух снеговиков, медленно движущихся по серой темной пустыне. Снеговики переговариваются, правда, губы их не шевелятся, а голоса размыты, как бывает, когда отец говорит с ним по телефону издалека.

Но ему не интересны эти картинки и звуки. Ему даже не интересно, что два человека гуляют по яркому шарику, который светит в ночном небе. Ему просто нравится так допоздна не спать и сидеть в полудреме у папы на коленях.

– Это он, – сказал я, представив, как отец гладит по голове маленького мальчика, как когда-то и меня гладила мама.

– Какова рекомендуемая дистанция сопровождения?

– От двух и одной десятой до девяти и восьми десятых метра.

– А как насчет минимального вмешательства?

– Насколько я понял, да.

Закусочная примыкала к огромному райку с дизельным мотором, украшенному грубо намалеванными портретами героических типов с квадратными челюстями, амазонок, великанов, единорогов, слонов, кентавров – все это покрыто толстым слоем желтого лака. Рядом стоял, сложив руки, такой же старый и пожелтевший, как его сипящий инструмент, смотритель органа и улыбался беззубым ртом проходящим мимо людям. У его ног примостился черный седеющий буль-мастифф, раздобревший на подачках посетителей. Только раек начинал скрипеть и свистеть, движущиеся солдатики били в литавры и не в такт барабанили. Наш клиент и его хот-дог подошли сюда передохнуть, послушать музыку и поглазеть.

Смерть велел мне присматривать за ним, а сам направился к закусочной, прокладывая путь в толпе и недобро глядя на тех, кто стоял ему поперек дороги. Вскоре он пропал, и снова я увидел его уже около прилавка. Обслуживал его продавец в полосатой розово-белой куртке и той же расцветки соломенной шляпе. Он выделялся в толпе, как мышь на собрании кошек.

– Вам?

– Мне вон то. – Смерть указал на витрину.

– Жареный пончик?

– Нет. Круглое, на палочке.

– Яблоко в карамели?

– Мг-м.

– Полтора фунта.

Смерть похлопал по карманам своего медицинского комбинезона, вытащил потрепанную банкноту и ушел, не успел недоумевающий продавец отсчитать сдачу. Когда он вернулся, я поинтересовался, зачем он купил это яблоко, подозревая, что в нашем предприятии ему отведена некая важная роль.

– Я проголодался, – ответил он.

Ему двадцать один год. Он высокий и красивый и очень гордится своей юной женой, которая дремлет рядом на кровати в номере отеля. Она уже беременна их первым ребенком, девочкой, которая проживет пять лет, после чего умрет от лейкемии. Он нежно гладит живот спящей жены, как его самого отец гладил по голове в ту ночь, когда они наблюдали за высадкой людей на Луну. Он думает о ребенке, пол которого неизвестен, будущее которого он уже распланировал, и который должен вырасти таким же высоким и красивым, как он сам.

Он отошел от райка, осмотрелся, постоял возле будки с призами и нырнул в толпу. Мы перехватили его у «Поезда с призраками» – громадного черного ангара, стены которого были размалеваны тщедушными флуоресцентными привидениями, жалкими чудовищами в пастельных тонах и бабульками-ведьмами. Громыхающие двухколесные тележки то и дело забирали из толпы хохочущих пассажиров и кидали их в черную пасть туннеля. На выходе их встречал тощий актер в черно-белом костюме скелета, который неестественно надсаживался, изображая стоны немертвых. Пока мы ждали, он начал выдыхаться: резкие подвывания и отчаянная жестикуляция перешли в безутешные бормотания и вялое подергивание рук.