Александр Петров - Джихан-2

Внезапно двери распахнулись и вместе с клубами дыма на улицу вывалился вампир. Он был без шлема и похоже ничего не видел. Сделав пару неуверенных шагов, он встал на четвереньки, и захлебываясь извергнул из себя мощный заряд кровавой слизи, точно выблевывая из себя внутренности. Потом он упал и забился в конвульсиях. Его тело на глазах стало терять очертания.

Я печально смотрел на это и в голове крутилась только одна мысль — живучий гад попался.

— Молодец, Данилка, — сказал мне Кротов. — Не растерялся. Только смесь у тебя больно едучая.

— Сера, уротропин, селитра. А кроме того — мука, дубовые опилки и лук с чесноком. В самый раз, — ответил я.

— От такой заразы и сам отравишься, — заметил лейтенант. — Ты придумай как их по-другому класть.

Обратную дорогу я запомнил очень смутно. Помнил только, что обоз останавливался у «Электрозаводской», "Авиамоторной" и "Шоссе Энтузиастов". И вместе с клубами дыма, которые валили из туннелей, из под земли доносились крики немертвых.

Только когда телега выехала за пределы кольцевой дороги, с головы будто сняли железный обруч. Остальные люди тоже постепенно отходили от излучения.

В обозе начались смешки и веселье. Мужики пустили чесночный настой на выпивку и драли глотки под надрывы простуженных гармоней. Я терпеть не мог этого и развлекался тем, что украдкой набивал рожки патронами и снова разряжал магазины.

Дядя Федор рассказал мне, что с той стороны никто не вылез. Судя по металлическому звуку от удара бочонка, другой выход из метро был перекрыт там, где кончалась платформа и начинались эскалаторы.

Колонна долго двигалась в сумрачном, неживом лесу. За своим занятием я не уловил момента, когда, мертвые стволы сменились, преждевременно облетевшими, но все же живыми деревьями. Я понял, что еще немного, и мы выйдем из владений вампиров.

День клонился к закату. Дядя Федор мурлыкал что-то пол нос, Маруська резво тянула полупустую телегу, — возница все же уломал отца, чтобы его нагрузили меньше, чем остальных. Полупьяные княжеские солдаты ехали по обеим сторонам обоза, ревностно следя, чтобы не один ствол, ни одна пачка патронов не были спрятаны, не были сгружены втихаря для собственного беззаконного пользования или на нужды лесных разбойных людей.

Я не мог отделаться от ощущения, что за нами наблюдают. Но не стражники, не разбойники, которые могли караулить обоз с богатой добычей.

Эти существа не люди, так холодно-спокойно и терпеливо их внимание, так мало в нем эмоций. Так наверное смотрит удав, подползая к попавшему в капкан кролику.

Возница вдруг непроизвольно втянул голову в плечи:

— Страсть Господня, — сказал, крестясь. — Господи, пронеси.

— Ладно тебе, Федор Иванович, — произнес отец, с напряженным вниманием разглядывая кромку леса. Проплешину эту проедем — и считай дома.

— Хорошо тебе говорить, — ворчливо ответил возница. — Гол, как сокол. Один сын уже почти кавалер, другой при бабке. И помирать не страшно.

— А чего же ты, дядя Федор? Жениться что-ли надумал? Или какое другое дело неоконченное всей жизни осталось… — с усмешкой поинтересовался я.

— Етить твою мать, Данилка. Прибьют тебя когда-нибудь за твой язык поганый.

Словно услышав эти слова далеко в лесу вспыхнул яркий свет, а следом раздался взрыв. Отец сразу же сориентировался, закричал:

— Данька, закрой глаза руками!!!

Я закрыл глаза, но все же почувствовал кожей лица прикосновение обжигающе — горячего, плотного потока лучистой энергии. Когда ощущение пронизывающего жара ушло, я опустил ладони и успел увидеть, волны медно-красной, раскаленной субстанции, которые плыли над лесом, зажигая деревья как лучинки.

— Ты понял, — крикнул отец. — Отрезали… Умно придумано. Направленные взрывы мягкого распада. В огонь не войдешь, а на поле мы как на ладони.

Тут я увидел, как из замаскированных люков метрах в двухстах справа от дороги стали вылезать люди в блестящих костюмах со шлемами на голове. Сейчас я мог рассмотреть их во всем подробностях.

Именно так изображались в старинных журналах космонавты или пожарные. Отсветы пламени отражались в сгибах серебристой ткани, плясали в темных стеклах прикрывающих лица. На поясах нападающих горели синеватые огоньки плазменных генераторов. Существа вскинули оружие, в глаза ударили яркие тонкие лучики исходящие от стволов, по земле заплясали красные пятна.

— Кровососы! Мертвяки! — заголосил один из дружинников, сражу же протрезвев.

— Воины! — крикнул кто-то. — К оружию!

В тот же момент автоматы в руках нападающих брызнули огнем. Пули подняли фонтанчики пыли. Нападающие стреляли редко, короткими очередями и одиночными, скорее для острастки, нежели желая убить.

Я был достаточно наслышан о лазерных прицелах, чтобы понять, как это работает. Луч дает световое пятно в месте куда попадут пули. Стрелку остается лишь наводить и нажимать на спусковой крючок. Точность попадания гарантирована.

Люди стали прыгать с подвод на землю. Заметались, издавая пронзительное, смертное ржание лошади, рвя упряжь и ломая оглобли.

Молодой боярин Дуболомов, тот самый красавчик Роман, вскинул свой АК и ударил из подствольника гранатой. Эти в общем-то правильные действия привели к тому, что его жеребец встал на дыбы и скинул всадника с себя.

Небольшой отряд амазонок попытался атаковать, но охваченные ужасом кони отказались пойти на этих страшных тварей, упакованных в металл защитных костюмов, которые позволили им действовать при свете.

Как я понял, вся эта паника не была впрямую связана с реденьким, неприцельным обстрелом. Тут было что-то другое.

Я спрыгнул на землю. Отец лежал под телегой, вставляя трясущимися руками магазин в свой автомат. По его лицу текли слезы. "Бесполезно, все бесполезно", — повторял он. — "Лучше самому себя, чем эти замучают".

Он, наконец вставил рожок в оружие, передернул затвор и повернул ствол к себе.

— Что ты делаешь? — закричал я.

— Бесполезно, все бесполезно, — как заклинание снова повторил он. — Сынок, беги. Ты, может быть, спасешься. Может они не станут тебя убивать. Я знаю, у них дети живут подолгу. Они отнимают жизнь понемногу.

— Да что ты такое говоришь!? — я подполз ближе, заглянул в глаза отца.

Меня поразило их чужое, остекленевшее выражение. Я дернул «калаш» к себе.

— Не отдам, — взвизгнул отец, — мое. Стрельну, пацан!

— Меня?! — с ожесточением крикнул я. — Стреляй, мудила, стреляй пустоцвет хренов.

Отец осекся, в глазах появилось осмысленное выражение.

— Беги к лесу, сынок. Возьми брезент, полей водой, накройся… Проскочишь огонь. Главное не бояться и не упасть.

— А ты? — спросил я.

— Я прикрою, — как-то глухо и обреченно ответил он. — Не думай обо мне, спасайся.