Эдвард Лернер - «Если», 2002 № 01

Клаус Даффи прошел вдоль кабинета и опустился в мягкое кресло. Вытер рукой вспотевший лоб. Чувствовал он себя отвратительно. Все шло наперекосяк.

— Я не могу так, — сказал он. — Вы, Патрик, давите на меня безо всякого снисхождения. Мне действительно очень плохо. Мне нужно, чтобы кто-то отнесся ко мне с пониманием. Чтобы кто-то мудрый, действительно мудрый, выслушал меня. Для этого я и пришел к вам. Я очень на вас надеялся. А что сейчас от вас слышу? «Давай, Клаус, быстро излагай свои проблемы и проваливай! У меня, великого Патрика Ньюмена, нет времени!»

— Вот, значит, как? — Патрик присел на край стола, задумчиво потеребил рукой бородку и вдруг улыбнулся. — Почему вы так болезненно реагируете на жесткое с вами обращение, Клаус? Кажется, вы еще совсем недавно презрительно отзывались о добродушных обитателях Кальпе. Вы мечтали найти в этом мире кого-нибудь, хоть отдаленно похожего на вымерших сапиенсов, способного на грубость и даже агрессию. А теперь вы в полной растерянности.

— Я просто отвык, — пробормотал Клаус. — Отвык от настоящих людей, с настоящими эмоциями. Я уже сто лет торчу в этом сиропно-благодушном Кальпе, в окружении безобидных милашек и красавчиков. Им плюнь в глаза — утрутся и стерпят. Даже улыбаться не прекратят. Они не любят меня, но никогда не говорят об этом вслух — слишком вежливы. Мне нравится делать им гадости — это мое единственное развлечение там. Мне скучно, Патрик.

— Скучно? — Патрик насмешливо поднял брови. — Чем вы занимаетесь, Клаус? Какова ваша профессия?

— Нет у меня профессии. Когда-то я был хорошим программистом. Но компьютеров давно уже нет — кому нужны электронные мозги, если любой новус умнее самого продвинутого компьютера… Основное мое занятие — это ностальгия. Я брожу по окрестностям Кальпе, по тому месту, которое когда-то населяли испанцы. Я роюсь в развалинах мертвых городков, я нахожу хорошие вещи. Красивые, дорогие, драгоценные вещи, за которые триста лет назад отвалили бы немало денег. Теперь все это хлам, Патрик. Бесполезный хлам. Я смотрю на него и вспоминаю прошлое. Люди вымерли, а я остался. Я никак не могу умереть. У меня не получается.

— Вы хотите умереть?

— Я не хочу жить в этом мире — невыносимо красивом и совершенном. Но как я могу уйти? Смерть пугает меня — я слишком привык жить. Если бы можно было умереть как-нибудь безболезненно, во сне… Иногда я схожу с ума. Я напиваюсь, как свинья, лежу где-нибудь в руинах мертвого города, на истлевшей за столетия кровати, и впадаю в сладкий бред. Мне кажется, что я снова в старом мире. Тысячи обычных смертных людей проходят мимо, грубо толкают меня, разговаривают со мной, отпускают сальные шуточки. Я брожу по улицам Нью-Йорка, мусор шелестит под моими ногами, дымные автомобили с ревом проносятся мимо, дамочки легкого поведения бросают на меня призывные взгляды. Я богат, Патрик, я сказочно богат… Я захожу в казино и небрежно бросаю свой плащ на руки метрдотелю. Я закуриваю толстую сигару, я поднимаюсь по мраморным ступеням в игорный зал, и сотни зеркал в золотых рамах отражают меня — надменного яппи в безупречном смокинге. Я без сожаления проигрываю полмиллиона долларов и возвращаюсь домой в «роллс-ройсе» — пьяный, усталый, безмерно счастливый… Я просыпаюсь утром от холода, я вижу небо сквозь дырявую крышу, распугиваю крыс, бегающих по трухлявому полу. Я снова в этом мире, и то, что доставляло мне радость, умерло столетия назад. Все умерло, Патрик. А я так хочу домой…

— Да, нелегко вам приходится, — Патрик покачал головой, сочувствие появилось в его взгляде. — Вы правы — этот мир мало подходит для обычных людей. Он создан для новусов. Жить в течение сотен лет и ничего не делать… Поневоле сойдешь с ума.

— У меня есть какой-нибудь выход?

— Есть. Вы знаете его. Мы можем оказать вам квалифицированную помощь. Я согласен лично провести с вами первые сеансы психокоррекции. Я гарантирую вам блестящие результаты — тестирование показало, что у вас есть для этого все предпосылки.

— Вы думаете, если я стану заниматься АПВ, то все пройдет? Я смогу стать счастливым?

— Я знаю это. Знаю совершенно точно. Именно так все и будет.

— И я стану добрым и пушистым?

— Вряд ли. У вас примитивные представления о психике новусов. Вы станете таким, каким захотите стать. Вы обнаружите, что ваша жизнь до этого была лишь блеклым существованием, лишенным звуков и красок. Вы познаете новые ощущения, по сравнению с которыми алкоголь — всего лишь дистиллированная вода. Новый мир откроется вам во всем своем богатстве. И вы сами выберете, что из этого разнообразия вам подходит, а что нет.

— Я никогда не буду заниматься АПВ, — заявил Клаус. — Слышите, Патрик, никогда! Идите к черту — вы, новусы и ваш совершенный мир!

— Вот как? И почему же?

— Это сложно объяснить. Вы не захотите слушать.

— Я уже хочу. Говорите, Клаус. Я весь внимание.

— Душа. Все дело в душе. Вы, новусы, заключили свои души в тюрьму, из которой нет выхода. Вы лишили их движения, замуровали в каменные стены. И убили их таким образом. Моя душа еще жива, хотя и тяжело ранена. Она страдает, она боится, что я добью ее. Но я не стану делать этого.

— Душа? — Ньюмен забарабанил пальцами по столу. — Душа… Ах да, конечно, вы говорили об этом с Захаровым. Простите, Клаус, я не вспоминал о религии уже много лет. Подзабылась эта специфическая терминология. Напомните мне, пожалуйста…

— Это не терминология! — выкрикнул Клаус. — Все так и есть на самом деле. Человек живет и совершает поступки, плохие или хорошие, и обязательно умирает. Тогда душа его освобождается, покидает изношенное, грешное тело и получает новый шанс. Дальше — новое рождение, реинкарнация, все начинается с чистого листа… Конечно, в новой своей жизни, в новом воплощении будут сделаны новые ошибки, но все же это — жизнь! Настоящая жизнь, которую сменяет настоящая смерть. Вы нарушили естественный процесс, изъяв из него свои души. Но это не есть истинное бессмертие! Истинного бессмертия можно достичь только путем просветления. А вы всего лишь заморозили свою смерть, растянули ее до бесконечности. Вы не люди, вы ходячие трупы…

Клаус задыхался. Он с трудом подбирал слова. Боже мой, оказывается, он и сам почти забыл все то, во что так свято верил. Теория, выстроенная им давным-давно, развалилась, сохранив лишь разрозненные обрывки постулатов. Почему он не записал все это вовремя? Лень было. Что-то там о карме и воздаянии. Круг Перерождений, Восьмеричный Путь… Древние, почти уже непонятные словосочетания. У него не осталось даже книг, в которых об этом говорилось.

Не важно. Совсем не обязательно помнить подробности. Главное — это выводы. А их он помнит твердо.

— Теперь я понимаю, — сказал Ньюмен. — Судя по всему, в вашем подсознании бунтуют сапиентоидные атавизмы. У всех отказников это проявляется по-разному. В вашем случае — индивидуальный намеренный тип контрвнушения, основанный на религиозном мировоззрении. Как результат — аутистическое отчуждение от общества. Когда-то вы были буддистом, да, Клаус? Индуисты и буддисты всегда яростно нападали на мою методику. В середине двадцать первого века мне пришлось выдержать длительную дискуссию с профессором Гэ Бичэнем из Шанхая. Два года подряд он посылал мне язвительные открытые письма, а я на них публично отвечал. Само собой, никто из нас так ничего друг другу и не доказал. Извините, Клаус, мне кажется, что научного диспута у нас с вами не получится. Мы оба не готовы к нему. У вас в голове хаос — я слышу это.