Александр Казанцев - Озарение Нострадамуса

И Званцев раздраженно, словно подтверждая свои слова, стал сигналить впереди идущему грузовику, чтобы тот дал дорогу, поскольку встречная полоса была занята машинами с красными крестами.

Шофер грузовика услышал требовательные сигналы сзади и стал съезжать на обочину.

В этот миг глаза Званцева ослепила яркая вспышка.

Грузовик перед ним подскочил в воздух и рухнул на шоссе. Званцев нажал на тормоза, но было слишком поздно, и «виллис» на всем ходу врезался в останки подорвавшейся на мине машины. Званцев ударился грудыо о рулевое колесо, а головой в лобовое стекло, треснувшее от удара, колено уперлось в твердый металл над педалями. Тело пронзила острая боль. Глаза залило кровью. Он не помнил, как выбрался наружу, сел на обочине над пропастью, потеряв представление о времени.

Как через ватную стену слышались Званцеву девичьи голоса, и в его сознании один за другим вставали образы девушек: то тех, что вели за канаты аэростат воздушного заграждения, то молоденькой санинструкторши, застрелянной на переправе через Керченский пролив, то прелестное лицо принятой им на pa6оту в институт девушки, вдруг теперь вспомнилось, что имя дано ей отцом в честь своей первой любви к великой княжне Татьяне.

Словно откуда-то издалека донесся разговор:

— Полковничек-то, бедненький. Не жилец, видать…

— Пассажир-то уцелел. Вон он стоит над разбитой машиной. Как их угораздило? Сотни машин по дороге прошли…

— Так впереди них грузовик на мине подорвался, когда на обочину съезжал, пропустить их, видно, хотел, — объяснял мужской голос.

— Носилки, носилки сюда, — тоненьким голоском звала девушка.

Голоса смешались, Званцев потерял сознание. Пришел в себя он на операционном столе.

— Очнулся? — спросил хирург, склонившись над ним, — Ты хоть стони, полковник, чтобы я знал, что ты живой. Дай-ка, сестра, ему спирта, наркоза-то у нас нет.

— Восемнадцать ран, товарищ полковник, — докладывала сестра. — Все сразу обрабатывать будем?

— А как вы думаете? — ворчливо отозвался хирург.

Потом шли медленные дни выздоровления.

Штаб 26-й армии полковник Званцев нагнал уже в Румынии в начале августа 1945 года.

Опираясь на палку, он явился к генерал-лейтенанту Гагину.

— А борода где? — встретил его тот. — Без бороды тебя не так бояться будут. Здоровье как? Под счастливом звездой родился! Мне тогда докладывали, что не жилец ты на белом свете. Хирург рассказывал: ты даже уже и не стонал, когда он тебе голову склеивал.

— Да нет, товарищ генерал, выбрался, а стонать стыдно было… полковник все-таки.

— Всем бы так мыслить. Теперь как? В Москву поедешь — опять за руль сядешь?

— Так точно, товарищ генерал.

— Ну, молодец! Получил благодарность за раскулачивание Германа Геринга? Он-то, наверное, тебя заочно к расстрелу приговорил.

— Да ему самому от пули не уйти. Я слышал — судить их будут международным трибуналом.

— Будут, на открытом заседании, чтобы весь мир знал.

— Разрешите идти, товарищ генерал?

— Книжку свою пришли непременно, обещал!

— Я выполню. Адрес ваш сохранил.

— Значит, «Палящий остров»? Посмотрим, чего ты там накрутил! Ну, счастливого пути, и смотри, без аварий.

— До свидания, товарищ генерал.

Генерал Гагин обнял Званцева и потрепал по плечу:

— Генерал-полковнику Хренову, если увидишь, от меня привет передай. Умнейший человек. И мягкий и жесткий одновременно.

— Это так, — согласился Званцев.

В Москву Званцев прибыл во главе колонны автомашин, которые передал институту Иосифьяна вместе со всем тем, что сумел подобрать для его лабораторий.

— Наконец-то вернулся! — радостно встретил его Иосифьян. — Столько времени я без главного инженера как без рук. Зa трофейное оборудование спасибо. Не забыл нас «вице-король Штирии».

— Откуда тебе известно это прозвище?

— Сороке долететь — пара пустяк! С палочкой ходишь? Колено как? А голова? Соображает?

И, отводя глаза в сторону, добавил:

— Тут опять твоей работой интересуются из районного отделения госбезопасности. Просили меня передать, как появишься, чтобы к ним наведался.

В знакомом районном отделении госбезопасности Званцев встретился уже с другим капитаном, голубоглазым и вежливым. Он усадил Званцева перед собой и протянул ему лист чистой бумаги:

— Попрошу вас, полковник, перечислить все личные вещи, привезенные из-за границы.

Когда Званцев протянул ему список, капитан сделал удивленное лицо:

— Что? Только один чемодан и соломенная шляпка?

— Да. в Вене купил.

— Надо думать, для тезки одной великой княжны? — хитро подмигнул капитан.

— Вы подали мне хорошую мысль.

— А другие ваши коллеги-уполномоченные, — доверительно сказал капитан, — вагонами везли личное имущество мебель и всякое…

Званцев не знал, как принять слова капитана: за упрек или за одобрение, вопросительно посмотрел на него и оглянулся на дверь. Конвойного на этот раз не было.

— Так не останешься со мной, Саша? — спросил Иоснфьян.

— Нет, мои дорогой академик! Рад поздравить тебя с этим званием. Но не ко двору я уже здесь. Сознайся. Даже чекиста разочаровал.

— Может быть, ты и прав. Сценарий у тебя получился, роман популярным стал. Во Франции, в газете «Юманите» печатают. Значит, тебе в литературное яблочко попасть — пара пустяк.

— Не скажи. Но пробовать буду. Не теряй меня из виду, я ведь и в литературе инженером останусь.

Иоснфьян обнял старого друга, словно тот уезжал за тридевять земель, а не оставался в той же Москве.

— «Твори, выдумывай, пробуй!» — по Маяковскому напутствовал он. — Помни, как мы с тобой институт создавали в пустой Москве. НИИ имени Жюля Верна.

Друзья расстались.

— Мы с тобой еще в Академии наук встретимся. Так держать! — на прощание сказал Иосифьян и добавил: — Как «двигатели прогресса»!

Но не встретились друзья в Академии наук.

Званцев в глубокой старости пережил своего друга и остро переживал его кончину, повергшую в траур разросшийся Всероссийский научно-исследовательский институт электромеханики, когда-то созданный им вместе с военинженером Званцевым.

А фантасту Званцеву Международная академия информатизации при ООН присвоила звание почетного академика…

Получая это звание, он шутливо повторил слова, сказанные в начале века в Российской академии наук Хвольфсоном:

— Между почетным академиком и академиком такая же разница, как между милостивым государем и государем. Но и на том спасибо.

Но диплом он получил «международного академика». Ему вспомнили и его собственные изобретения, и множество подаренных изобретателям идей в его книгах, увлекающих молодежь стремлением к новому.

В ответ на эти признания Званцев неизменно отвечал: