Марина Дяченко - Пандем

– Зачем? – спросил Омар у Пандема.

«Потом поймешь», – ответил Пандем.

Ничтожество возделывало свой сад. Ковыряло тяпкой, разрыхляя землю у подножия каких-то кустов, выдергивало траву, пыхтело и казалось очень увлеченным своим делом.

Макс подошел и остановился у ничтожества за спиной. Окликать не стал – пусть сам заметит. Пусть повернет голову.

За те несколько месяцев, что они не виделись, садовник – Макс желчно скривил губы – постройнел и поседел. Слипшиеся от пота перья волос на затылке были какого-то воробьиного цвета – это против прежней-то вороньей черноты!

Пандем молчал. Вот за что Макс ценил Пандема – за понятливость.

Садовник выпрямился, хмыкнул, переводя дыхание, и краем глаза заметил Макса. Оглянулся, едва не выронив свое орудие.

– Наигрался? – мягко спросил Макс. – Поехали. Машина у ворот.

– Добрый день, Максим Петрович, – глухо пробормотал хозяин куста и тяпки.

– Добрый, – Макс сдержался. – Ты мне нужен. У меня есть для тебя работа. Живее.

Хозяин тяпки переступил с ноги на ногу:

– Разве… мы не переговорили уже обо всем?

– Дерьмо! – рявкнул Макс, и с ближайшего дерева стайкой слетели перепуганные синицы. – Я не для того убил на тебя столько лет, чтобы ты сейчас рыл землю, как свинья под березой! Живо со мной, я трачу на тебя время, Базиль!

– Это моя работа. – Базиль снова взялся за тяпку, и в движениях его была такая решительность, что Макс не удержался.

– Ах ты!..

«Осторожнее, Макс. Ты сломаешь ему руку».

Базиль был на двадцать лет моложе. После пятиминутной борьбы он все-таки высвободился; Макс наступил на тяпку, вминая ее в разрыхленную землю. Он сломал бы ее об колено, если бы мог. И плевать на драматизм и опереточность. Если бы не Пандем – он задушил бы ученика-предателя собственными руками…

«Макс, в доме девочка. Не ори. Напугаешь».

«Ну так отвлеки ее! Пощекочи пяточки!»

«Макс…»

– Максим Петрович, – Базиль говорил очень тихо и внятно. – Вся ваша наука…

– «Ваша» наука?!

– Наша наука, – сказал Базиль после паузы. – Это… потеряло смысл. Это… конец науке, конец знанию, конец вообще всему. Это приход нового каменного века. Я хочу встретить его достойно – с мотыгой в руках, как и подобает… как и подобает обитателю новых пещер. Благоустроенных. Зачем… если можно просто спросить Пандема?!

– Все сказал? – Макс отряхнул ладони. – Теперь я скажу. Мне надо, чтобы ты делал для меня работу. Которую я не могу поручить Питеру! Он-то мужчина, а не попугай, он ученый, но он ни черта не может пока… он пацан. Слушай, сволочь, целая лаборатория работала на тебя столько лет, а теперь ты меня кидаешь, как шулер, как истеричная бабенка?! Теперь, именно теперь, когда у нас появилась уникальная…

– У нас ничего не появилось, мы все потеряли… Мотивации…

– Пандем, идиот! Пандем – универсальное орудие, большой вопрос, он же ответ, он же супертестер, он же сверханализатор, он же вселенная, он же микроволновка и подставка для пробирок…

Базиль молчал.

– Так ты едешь или нет? – спросил Макс, внезапно ощутив усталость.

Базиль молчал.

– Как я жалею, что взял тебя тогда в аспирантуру, – сказал Макс, вытирая губы тыльной стороной ладони. – Как я жалею, что поверил в тебя, ничтожество. Ты не ученый. Пошел вон.

И, не дожидаясь, пока под Базилем разверзнется земля, Макс развернулся и двинулся обратно. Целый день улетел псу под хвост, ничтожество оказалось непоколебимым в своей слабости, Макс всегда знал, что не умеет убеждать. Они либо шли за ним, либо не шли. Базиль был тщеславен… А он, Макс, никогда не умел разбираться в людях… Приживала под брюхом науки! Ну ничего, в Питере-то Макс не разочаруется. Двадцать три года, но молодость – быстро проходящий недостаток, уж Питер-то не бросит Макса, даже если Пандем напишет на большом листе ватмана все ответы на все вопросы и повесит их перед входом в Максову лабораторию… Пусть так, в любом задачнике есть страница с ответами… Но полагать науку задачником?! Базиль – идиот. Путь к ответу… Темный лабиринт, освещаемый мыслью, будто фонариком. Вопросы неисчерпаемы, Пандем несовершенен… Да, несовершенен, поэтому он существует. В несовершенстве своем Макс подобен Пандему, а Пандем – Максу… За полгода пройден путь, на который прежде уходили десятилетия… Почему Пандем не объявился раньше?!

Машина – Пандемов подарочек на универсальном топливе – завелась беззвучно и сразу.

«Макс, погоди. Две минуты».

– Чего тебе?

«Во-первых, Элла стоит на крыльце. Во-вторых…»

Макс оглянулся. Девочка-подросток (сколько ей теперь? Четырнадцать? Тринадцать?), дочка Базиля, действительно стояла на крыльце, и миловидная мордашка ее была бледнее мела.

«Я же просил – отвлеки ее!»

«Она не младенец, чтобы ее отвлекать».

«Ну скажи, что я сожалею… Скажи что-нибудь за меня».

«Погоди, Макс. Базиль сейчас придет».

– Что-о?

«Он решится секунд через тридцать. Подожди его. Полминуты – не так долго, правда?»

– Максим Петрович? – слабым голоском спросила девочка от калитки. – Может, вы бы… чаю?

«Соглашайся, дурак».

– Сам дурак, – шепотом сказал Макс.

Тяжесть, много дней лежавшая у него на душе, покачнулась, как плохо закрепленный мешок на спине вьючной лошади. Гнет, готовый свалиться.

Сито пошарил руками, ругнулся разбитым ртом и не очень уверенно поднялся на четвереньки. Зрение возвращалось медленно; прямо перед ним был корявый ствол, о который его приложило минуту назад. А что было вокруг – трава, кусты, туман – сливалось, будто на большой скорости.

«Ты понял, кто тут хозяин?»

Сито потрогал передние зубы. Подбородок был мокрый. Капало на рубаху.

«Я вижу, понял не до конца».

– Я понял, – прохрипел он, мотнул головой, роняя капли, снова потерял равновесие и шлепнулся в прелую листву.

«Ладно. На первое время будем считать, что понял. Сейчас я выведу тебя на дорогу, там остановится машина, довезут тебя куда надо. Адрес – Овражная, семь. Скажешь, что пришел работать. Тебе дадут самосвал, сядешь за баранку и будешь пахать, шоферюга. Наказывать буду не то что взгляд кривой – мысль кривую… Понял, сынок?»

– Да, – Сито поднялся, держась за дерево.

«И благодари, сука, что мордой твоей деревья пачкаю. Тебе бы мозги подкрутить – так нет же, обращаюсь с тобой, как с человеком… А будешь ли человеком, Леня Ситник?»

Сито задрал лицо к низкому пасмурному небу, выматерился, покачнулся, устоял.

В голове был теперь смех – одобрительный, как показалось Ситу.

– Как дела, дядя Борис? – спросила племяшка, голос ее в телефонной трубке слышался совсем не так, как в жизни. Бывают такие голоса – тихие, бесцветные, неуверенные, но при попадании в трубку вдруг обретающие яркость и силу; племяшка спросила, как дела, и Борис Григорьевич ответил по обыкновению: