Уильям Берроуз - Мягкая машина

Здание, которое я так и не разглядел, было арсеналом… 223 погибших… тысячи раненых… взрывом разрушен весь портовый район. Я не знаю, что стало с Энрике де Сантьяго. В списках погибших было много Энрике и много Сантьяго. Сам я, как водится, получил легкие ушибы и два дня спустя выписался из больницы. Багажа своего я лишился, но я путешествовал налегке: чемоданчик да пара-тройка покупок, к тому же я не прочь был осмотреть Сантьяго. Я взял такси и спросил водителя, знает ли он Лос Фуэнтес де Сантьяго. Водитель пожал плечами.

— Si, там фонтан есть на Пласа, но в это время года он сух.

Город был удален в глубь страны от столицы и располагался в предгорьях — белая дорога, пыльные деревья. Я велел водителю отвезти меня в гостиницу средней категории — скромный и недорогой просторный номер с балконом, выходящим на площадь, красные кафельные полы, медная кровать. Я вышел прогуляться по площади: пыльные юноши, высохший фонтан, долгий безлюдный полдень, на ветру колышется тент: “Кафе де лос Фуэнтес” Когда я пил кофе, серый неприметный человек положил мне на столик полоску бумаги. Я бросил взгляд вниз… желтый рекламный листок: «Ноу Estreno al Cine Espana… La Mamba Negra con Paco, Joselito, Henrique…» [44] Сегодня премьера испанского фильма… Черная Мамба вместе с Пако, Хозелито, Энрике (исп.). громадная черная змея приподнялась, готовясь ужалить человека в шортах, который тянется за своим пистолетом… в 7 и а 10… (эту рекламу следует привести на данной странице). Я положил рекламку в нагрудный карман, намереваясь попасть на семичасовой сеанс. Позавтракав в гостинице, я удалился в свой номер, закрыл ставни и завалился спать. Меня разбудил громкий троекратный стук в дверь.

— Quien es? — крикнул я, голосом глухим и искаженным. В комнате было темно. Я встал с кровати и пересек комнату, ноги мои были точно деревянные чурбаны. Я открыл дверь. Там стояла худая фигура не меньше восьми футов ростом, в длинном черном пальто. Я поднял взгляд на скуластое лицо, черное, как пальто. Невозможно было разобрать, мужчина это или женщина.

— Я вас не знаю, — тем же глухим голосом произнес я.

Вслух фигура не говорила, но слова были там, меж нами: «Я знаю вас. Увидимся в воскресенье».

Фигура исчезла, спустившись в круглый лестничный колодец, по лестнице, которая вилась вокруг шахты лифта. Я закрыл дверь. Шпингалет был сломан, поэтому я запер дверь изнутри на ключ, который обнаружил в пижамном кармане. Я улегся спать в трусах. Даже при тусклом свете я видел, что это не гостиничный номер в Сантьяго. И мое тело уже не было прежним. Ну что ж, этим можно было бы объяснить одеревенелость и искаженный голос. Я пытался придать свою способность реагировать чужому телу. Я зашел слишком далеко. Осознав свою ошибку, я вернулся назад. Тело вновь обрело легкость и изящество движений, но сердце его еще билось. Он включил свет.

Я заговорил, внятно произнося слова по-английски:

— Кто это приходил?

— Никто не приходил. Я видел сон.

Он не удивился, обнаружив в своем теле еще кого-то. Очевидно, для него это был не первый подобный визит. Мне показалось, что стоявшая в дверях фигура уже однажды его посещала и то посещение так его напугало, что он не мог его вспомнить. В тот момент настаивать было бесполезно. Я огляделся. Это была типичная холостяцкая квартира: в противоположном конце комнаты компактная кухонька, двуспальный диван-кровать и кресла — дешевая подделка под шведский модерн, дверь, которая, как я полагал, вела в ванную. Хозяином моим был молодой человек лет двадцати. Его “сон” все еще его тревожил, поэтому он приготовил чашечку “Nescafe”, закурил и сел на диван. Я сидел в нем и слушал. Да, в этом теле побывал уже далеко не один визитер… клочки финансов на послеполуденном ветру… сомнительные акции в Буэнос-Айресе… сдача карт за столиком в “Липсе”… повесы, притворяющиеся более пьяными, чем на самом деле, суровые, настороженные взгляды… Рим… Голливуд… все из высшего общества или вхожи туда, насколько я мог видеть или слышать, а мне до него весьма далеко, я старый визитер из прошлого, но это была совсем не моя сфера, причина там находиться — расстегнутая рубаха на площадке для гольфа. Совершенно случайно там тот же самый чужак? хм-ммм! Богатые и могущественные визитеры, однако молодой человек не был богат, деньги — одна из тех вещей, которые вы ощущаете сразу, едва обосновались в позвоночном столбе, вы ощущаете их, как старость или юность, джанк или ломки, вы ощущаете холодную серую пелену надо всем, что касается больших денег, а ее там не было. Не был он также и беден, и его оскорбила бы мысль о том, чтобы продаваться за деньги.

«Я ни бельмеса не смыслю в проституции !» — это слова одного молодого человека, которого я посещал давным-давно, с той поры он не очень изменился, никто не меняется, если нужда не заставит, так, значит, не богат и не беден, и все-таки вот он, ходячее пристанище богатства и влиятельности, имеет вес, его родичи держат роскошный отель.

В этот момент мой хозяин заговорил высокомерным тоном, который мне довольно часто предстояло выслушивать в последующие дни:

— Позвольте представить вам ваше новое “я” Меня зовут Жан Эмиль Леблан. Моя мать шведка, а отец — француз. Мы держим шведский ресторан в Париже, а во время сезона — курортную гостиницу на Корсике, весьма фешенебельную. Думаю, вас бы туда не впустили. — Пытался подколоть меня, что ли? Я промолчал. — А вы кто такой?

Я промолчал. Я визитер ненавязчивый, пока я не доберусь до цели своего визита, вы вряд ли узнаете о моем присутствии.

— Не говорите ничего, пока сами не осмотрите местность и не разработаете план действий, — говорил мне там, в захудалом кабинете, Окружной Инспектор, годы серой боли в его глазах, долгие-предолгие годы, опустившие плечи. — Вы что, какой-нибудь тупица из ЦРУ? И нравится же и м говорить и одновременно жевать, точно больная афтозом корова, да и опасны они ничуть не меньше для людского скота, приходится охранять туземцев, именно для этого мы и здесь, а благодарности, как Вам хорошо известно, от них не дождешься.

«Прелестный арабский домик в пригороде, волшебная улица, на стене — тени листьев, старый привратник из 'Тысячи и Одной Ночи', дружелюбные соседи приглашают нас на куриный кускус и прочие марокканские деликатесы». — Холодная затхлая комната, запах керосиновых обогревателей, которые шипят и коптят, враждебно настроенные местные жители забрасывают дом камнями, выкрикивают у дверей марокканские шуточки, на улице дождь, протекает крыша, вонь засорившегося туалета, зеленая плесень на моих башмаках, да, мне было хорошо известно, какой благодарности мы дожидались. — «Говоря бессмертными словами доктора наук Голландца Шульца [45] Голландец Шульц — прозвище Артура Флегенгаймера, известного гангстера. Его предсмертный бред вдохновил, среди прочих, Уильяма Берроуза на создание киносценария (Последние слова Голландца Шульца). прим ibsorath . из района Нью-Йорка, а это весьма важное дело, Разрушение 23: “Заткни свое чересчур большое хлебало!” Брэдли, это — чтоб его надолго заткнуть». — Короче, запихивает он в мою бабенку на пятерку гаванских сигар и принимается за свои обычные щучьи дела. Сдается мне, эти шуточки он откалывает, чтобы унять боль, но ребятам в конторе это уже надоело, мы зовем его “Банально-Химическим Банком”, как-то раз вызывает он меня, а сам сидит себе и пишет, не стенографией, а обычным письмом, — халат болтается, черные шлепанцы, берет , и все-таки под боком у него кипятится в кастрюле варево, которое он изредка, между фразами, пробует длинной деревянной ложкой. Короче, сгибается он над ложкой и говорит: