Том Пардом - Журнал «Если» №07 2010

Деревья в лесу, стены в пещерах и скалы в пустыне порождали особое эхо: первый слог накладывался на второй, первый и второй — на третий и т. д. Поэтому жители лесов с детства привыкли разговаривать отдельными слогами с длинными паузами. Для удобства читателей прямая речь переведена в обычную форму, сохранены только изменяющие тембр искажения.

— Ты уверен, что мы не ходим по кругу? Часов десять уже. — Грубый голос Раги Борона вырвал Эдуарда из расслабленного, мечтательного состояния.

— Уверен. Я ориентируюсь по параллельным цепочкам глыб.

— Да мне наплевать на твои параллельные цепочки! Ориентируйся как хочешь, только выведи нас отсюда.

Эдуард задумался. Параллельные цепочки глыб разделяли неглубокие долины. Других ориентиров не было. Одинаковые цепочки глыб состояли из трех звеньев: первая глыба лежала горизонтально, вторая — наклонена под углом тридцать или шестьдесят градусов, а третья — перевернута вверх ногами. Реки появлялись и исчезали под землей. Не ориентироваться же по ненормальным, непонятным солнцам!

— Ну и что замолчал? Давай шевели извилинами!

«Странно. Даю пять лет жизни, но эту реку мы уже переходили. Я хорошо запомнил сросшиеся друг с другом мелкие кристаллы на упавшей скале и круглый остров песка на переправе».

— Может, и по кругу, — с неохотой признался Эдуард и быстро продолжил: — В этом случае надо ставить базовый лагерь и создавать систему меток по окрестностям. Способ очень долгий, но зато надежный.

— Хорошо. Будем ставить метки. Завтра и начнем. А сразу нельзя было предложить? Столько времени потеряли.

Солнца стали гаснуть. Именно гаснуть, а не закатываться за горизонт. Центральный многоугольник исчез сразу, но кольца засияли еще ярче. Затем на небе появились копьеобразные искорки, а световые столбы поменяли цвет. Кольца соединились во фрактал. Светила стали дробиться, расплываться и смешиваться. И как заключительный аккорд — однородное фиолетовое мерцание распространилось по всему небу. Наступила ночь.

Страх, подспудный, постоянный, подавленный страх потерять счастье, сказку — рай осуществился. Осуществился! Синее глубокое небо содрогнулось, покрылось трещинами и распалось. Из далекого мира вылезла, вынырнула зеленая, насыщенная водой лиственная пелена. Огромные солнца исчезли за деревьями. Чистые реки замутились и поросли тростником. Камни рассыпались и превратились в землю: грязную, скользкую, кишащую насекомыми. Стерильный, чистый воздух пустыни наполнился удушливыми запахами, перенасытился влагой и отяжелел, уплотнился. Влажный сумеречный холод сменил жаркие светоносные просторы. Устремившиеся вверх деревья проткнули, изрезали, сжали пространство. Вечная тишина пустыни сменилась осторожными, несущими смерть звуками.

Сильнейшая судорога прошла по телу спящего Эдуарда. Руки сдавили случайный камень. Вены вздулись, мышцы напряглись, костяшки пальцев побелели — и камень сломался. Но этого мало, мало. Руки бешено забегали по скале в поиске новой жертвы. Жертвы, которую можно сломать, смять, разорвать, раздробить, растоптать, уничтожить. И ничто уже не могло остановить порожденную отчаянием силу: ни долг, ни брошенная в лесу семья, ни любовь к отцу, ничего. Сделать все что угодно, лишь бы остаться в раю.

«Бросить двух маленьких детей, двух лапочек, ради солнечной пустыни! Неужели я способен на такое, неужели я не смогу победить себя? Нет, не смогу. Я чувствую, знаю, понимаю, что не смогу. Страх перед самим собой. Подумать только: бояться, ненавидеть, презирать себя! И главное — склониться, проиграть. До сих пор не верится. Я сволочь, предатель, трус! Невероятный, невозможный позор для родины, клана, а главное — Учителя! Остальным-то что — выходцы из незнатных, бедных семейств, никогда не знавших чести. Но я, я другой? Теперь уже нет… Все было давно готово, но Эдуард тянул время. Вдруг что-нибудь случится. Нет, не случится. Великое событие уже произошло. Хорошо, что экспедицию возглавил скотина Раги Борон, а не Учитель. Так легче, намного легче поставить крест на… не могу этого произнести, слишком больно!»

— Не знаю, как ты, а я уже скучаю по лесу.

Погруженный в мрачные раздумья Эдуард вздрогнул от голоса Раги Борона. «Поперло старого козла на лирику».

— Скучаете по лесу! — поразился Эдуард. — По холодному, опасному, вонючему, постоянно шумящему, полутемному, мокрому лесу!

— Ты еще очень молод и глуп, чтобы понять. Рыбы не летают в небе, орлы не плавают в море, летучие мыши не видят света. Человек должен жить там, где родился, и выполнять свое предназначение.

«Нет, надо решаться. Что это я в самом деле?»

— Мы не будем искать выход, — с облегчением выговорил Эдуард роковые слова.

— Что?!

— Мы не вернемся домой. Сами живите в мокрой морозилке.

— Ты что, перегрелся в своей пустыне? Как ты смеешь таким тоном разговаривать со старейшиной? Да за такое…

— За такое вы ничего мне не сделаете. В этом мире вы никто. — Эдуард в упор посмотрел на Раги Борона. «Ну давай, испепеляй меня взглядом!»

— На колени, — приказал Раги Борон. — На колени, я сказал! Быстро!

Упорное угрюмое молчание. Борон бросил грозный взгляд на собравшихся вокруг молодых воинов, но никто не потупил взор. Он сделал решительный шаг по направлению к Эдуарду и заколебался.

— Ну и будьте вы прокляты! — после долгого молчания сказал Борон. — Неужели вы думаете, что это настоящий лес? Ха-ха-ха! Вспомните: мы заблудились в огромной странной пещере, заполненной иллюзиями. Чудес в мире не бывает. Не бы-ва-ет.

— Вам лучше уйти, и побыстрее, — сказал сразу помрачневший Эдуард. — А то я могу припомнить все прошлые издевательства. Убирайтесь!

«Сволочь Борон — накаркал! Чтоб он сдох! А впрочем, он и так в одиночку не дойдет до леса. Только мне от этого не легче. Издевательство, настоящее издевательство судьбы! Половина отряда уже ушла, остальные колеблются. Не знаю, что делать: обидно до слез». Странные дикие звуки четвертые сутки захлестывали молчаливую пустыню. Фоном для них служил постоянный расплывчатый шум. Даже обычно успокаивающий звук накатывающихся волн раздражал периодическими изменениями громкости. Топот гигантских ног и громоподобный рев неизвестного животного заставляли вздрагивать и крепче сжимать оружие. Короткие одиночные звуки напоминали удары хлыста. Серии щелчков заполняли паузы. С верхушек скал доносилось мелодичное, нежное пение невидимых птиц. Медленно нарастающий, а затем мгновенно обрывающийся гул. Режущий, пронзительный вой на грани слышимости. Другой вид гула, то ослабевающий, то усиливающийся. Глубокое клокотание (гыр-гыр-гыр) временами заглушало остальные звуки. Внезапное громкое урчание и бульканье. Неожиданные поющие звуки как будто из-под земли.