Константин Рольник - Расстановка

— Вы столь настойчивы — утверждающе спросил студент — очевидно потому, что от моего согласия зависит и ваша карьера?

— Да нет — отмахнулся лейтенант, хотя Янек угадал — Не в этом дело. Очередное повышение куда проще получить, раскрывая преступления взяточников и расхитителей…

"Но ваш-то отдел занят как раз их защитой, и ловлей инакомыслящих" — мысленно дополнил Янек. Вслух же произнес:

— Я очень вам благодарен за предложение помощи… Но особых проблем в учебе у меня нет, и какой-либо дискриминации я не ощущаю… Извините… Я ничем не могу вам помочь.

— Что ж — ответил Подлейшин — Вы все же подумайте еще над моим предложением. Подумайте. Давайте встретимся завтра, здесь же… В это же время.

Голос лейтенанта был загадочным, и ничего хорошего не сулил.

Батуронис кивнул, пожал протянутую руку, и обессиленный поплелся к автобусной остановке. Ему предстояли часы тяжелого ожидания, полного самых неприятных предчувствий.

Меж тем Подлейшин незаметно дал знак филеру, сидящему на дальней скамейке. Тот свернул газету и отправился вслед за Янеком: надо было выяснить его контакты. С кем студент поделится страшной новостью? Для понимания его психологии это было небезынтересно.

Сам же лейтенант вернулся в Управление. Порывшись в компьютерной базе, он выяснил: у Янека есть подруга, студентка из параллельной группы, по имени Наташа. В его изобретательном циничном уме возник план комбинации. Лейтенант вызвал сотрудника Стервяшкина. Это был специалист особого профиля — он не раз подбрасывал оружие и наркотики тем, на кого укажет РСБ. "Если Наташе будет угрожать заключение, а ее свобода будет в моих руках, у меня появится рычаг воздействия на строптивого студента" — решил Подлейшин. Дав инструкции Стервяшкину, лейтенант поехал вербовать еще троих молодых людей. Один из них, Андрей Сволочинский, работал в газете "Скандалы дня". Его удалось купить за деньги. Второй, Геннадий Нашпикуев, резко выступал на экологическом семинаре — его удалось запугать наказанием за "крайнизм". Третий, Анатолий Поплевкин, откликнулся на предложение из соображений религиозных: рабославная духовность исправно служила негодяям в борьбе против революции и прогресса. То есть против Добра.

Город Урбоград, зажатый между двумя реками, превратился в огромную шахматную доску. На ней расставлялись фигуры. Коллизии игры волнуют многих, а на расстановку не обращают внимания — о ней забывают. Между тем, расстановка предшествует любой игре, как необходимый и важнейший этап ее.

С одного края доски полковник Шкуродеров громоздил темные фигуры сотрудников РСБ: от лейтенантов до рядовых. Подбирал он и пешек — провокаторов, доносчиков, осведомителей. А с другого, светлого края — ловкие пальцы Рэда расставляли в нужном порядке будущих повстанцев: кураторов и финансистов, связников и водителей, редактора и типографщиков, раздатчиков, шоферов, связников, химиков, партизан.

Впрочем, у Шкуродерова было свое понимание "светлого" и "темного".

А рядовой обыватель и вовсе не видел разницы между воюющими сторонами: дальтоники не различают цвета. Для филистера борьба РСБ и "Союза Повстанцев" оставалась борьбой равноценных банд.

Не будучи тупым обывателем, Николай Чершевский видел разную окраску воюющих сторон: реакционную тьму правящего режима и светлую прогрессивную идеологию бунтарей.

Боролись две горстки. Массы были пассивны, устранились от борьбы. Требовалось немалое внутреннее мужество и честность, чтобы признать такое положение. Лидеры "Союза повстанцев" оказались на это способны.

Все же, оригинальная мысль Николая об "истории как борьбе банд" — потрясла его родственника Алексея.

— Так значит, история — это борьба банд? — хмыкнул Алексей — С позиций учения Карса, это ересь.

— Ересь понятие религиозное, а теоретики повстанцев — ученые. Они изучают жизнь. Горькую правду. Конечно, они признают заслуги Карса в изучении капитализма, признают что мир материален, что общество развивается по определенным законам. Видят, что общество разделено на классы. Но они видят и другое: исчезла классовая психология, классовая общность. А без общей психологии, без общей идеологии, без единого руководства и плана — класс не субъект борьбы. Ни в каком смысле.

Под ногами братьев заскрипела щебенка — они свернули во дворик. Там располагался их гараж, построенный из серых шлакоблоков. Вокруг — двухэтажные домишки, как на подбор, обшарпанные, из-под облетевшей штукатурки видна фанерная обрешетка, балконы выщерблены… Тянутся гнилые сараи, торчат из грунта вентиляционные трубы погребов, ветер колышит белье, развешенное для просушки… С этих двориков начинался район трущоб, где жили бедняки. Николай снял с гаражного замка колпачок из пластиковой бутыли, прошел вовнутрь, зажег свет. В любом закрытом помещении писатель опасался прослушки, и сделал Алексею знак — приложил палец к губам. В полном молчании, они вытащили во двор облупленную столешницу, положили ее на старый пень, прикрутили тиски, закрепили фанерку. Николай принялся аккуратно выпиливать контур будущей полочки.

— Значит, субъект борьбы сегодня — банда, как ее ни называй. — оглянувшись по сторонам, подытожил Алексей — Правительство Рабсии одна банда, "Союз повстанцев" другая. Обе они организованы примерно одинаково: у повстанцев, как и у правительства, своя пресса, своя армия бойцов, своя разведка, своя идеология…

— Да, — кивнул Чершевский, стряхнув опилки и повернув дощечку — идеологией они и отличаются. Это важнейшая вещь. Идея, программа — указывает, за что борется даная "банда", к какой цели она хочет вести страну. Идеология правительства — шовинизм, клерикализм, власть монополий, сильное государство, ненависть к революциям всех эпох. У повстанцев все наоборот — они мечтают о слиянии наций в единую семью, они воинствующие атеисты, противники угнетения рабочих, сторонники политической свободы, почитатели революционеров прошлого. Правителей горстка, и повстанцев горстка.

Алексей вынес из гаража оранжевый табурет, уселся на него, и спросил, недоуменно пожав плечами:

— А обычным людям какое дело до этих банд? "Союз повстанцев" так разросся в последние годы… Но ведь борьба двух банд не должна бы волновать простого человека… В философских и политических вопросах простой человек безграмотен….

Николай взглянул на часы — до новостей "Инглезианской волны" оставалось пятнадцать минут. Он кивнул родичу, и они прошли в гараж. Пошарив на нижней полке, среди ржавых канистр и банок с краской, Николай вынул корзину с тряпками, приподнял ветошь, извлек запретный радиоприемник с наушниками. Один наушник он протянул брату, второй надел сам. Шнур был короток, оба слушателя сидели вплотную друг к другу, и могли шепотом обсуждать передачу.