Макс Олин - Иероглиф Кальвина

— Я помогла ему! — недоумевала Лина. — Моя заслуга, что он ожил. Какого черта я должна отдавать его этим жлобам из отдела?

— А ты задумывалась когда-нибудь, почему на всей планете выжил только он? Может, он сидел и ждал, пока кто-нибудь явится на погибший Дом Знаков и попадет в ловушку? Ты же не можешь с уверенностью сказать, что творится в его голове?! Он может принимать нас за врагов, он может быть в шоке… да мало ли что! Это риск!

— Ты параноик! — не унималась Лина. — Он с трудом шевелит костями!

Наш разговор происходил в соседней каюте. Мы видели Хола через поляризованное стекло.

И мы умолкли, когда он отрезал себе руку и стал рисовать в воздухе иероглифы, обмакивая пальцы в сияющую рану на плече. Зачем мы вернули ему нож? Хол выписывал в воздухе фантастическую вязь, которую тут же фиксировали камеры автопереводчика, и филигранное мастерство жителя Дома Знаков превращалось в грубую речь обитателей мира звуков.

Лина прошла в его каюту и опустилась на пол напротив, скрестив ноги по-турецки. Два воина в серебристой форме замерли за ее спиной с оружием на изготовку.

Картина, достойная того, чтобы быть запечатленной на холсте.

«Мое тело есть знак, — писал Хол. — Мы были мир. Наш мир был знаком, и мы были в нем».

Отрезанная рука лежала перед ним на полу, и я невольно задумался, что может означать этот поступок пришельца. Являлось ли это символом, подобно человеческому рукопожатию? Смешно…

Я не верил в благие побуждения пришельца. Слишком странной была эта сцена. Слишком болезненными были мои еженощные встречи с Висельником…

«Вы — твари-вторые, — продолжал Хол. — Мы — твари-первые. У вас все служит двум. У нас все служило одному. Ваши глаза — чтобы смотреть и плакать. Ваш рот — чтобы издавать звуки и питаться. Вы умеете дарить жизнь и отнимать ее Созидание и разрушение. Вы, твари-вторые, думаете, что от этого ваша жизнь будет вдвое длиннее? Но она может быть и вдвое короче…»

Эта последняя фраза хоть и смахивала на угрозу, но на деле таковой не являлась. Хол сделал себе еще один разрез, чуть повыше первого, и продолжал говорить.

Лина слушала.

В какой-то момент я поймал себя на мысли, что хочу ворваться в каюту Хола, прервать его дурацкую проповедь и закричать: «Убирайся из моих снов!»

Глупое, безумное желание.

Вместо этого я попросту ушел оттуда.

В тот вечер Лина истратила на Хола пять кислородных баллонов.

Она вернулась, когда я уже крепко спал.

Отключи мемокамеру.

Это никогда не закончится. Что не так на этот раз?

Чертов повешенный болтается в своей петле. Я стою в его комнате и не могу найти выход. Может быть, это такая форма существования — Висельники?

Хорошо, а? (пауза)

Может, они рождаются и умирают Висельниками. Растут вместе со своими комнатушками, как с панцирями. (долгая пауза)

Сегодня я обратил внимание на часы.

Висельник снится мне каждую ночь в одно и то же время.

И эти записи я делаю в одно и то же время. Каждую ночь… (переходит на шепот) Что тебе от меня нужно, Хол-Висельник?

Запись от 452.7, Виктор Кальвин, 4:57 мемокам

Каждый человек стремится быть непохожим на других. Мы из кожи вон лезем ради того, чтобы обладать чем-то особенным, лучшим, неповторимым. Единственным в своем роде.

Но в то же время каждый человек стремится быть похожим на других. Он, словно паразит, выбирает то, что соответствует его вкусу или имиджу, и забирает себе, в полное владение. Модные вещи из рекламы, образы классического кино, манеры знаменитостей… Все это служит единственной цели — продать тысячи копий товара, убедить потребителя сказать себе: «Я хочу такое же!»

Желая быть уникальными, мы изо дня в день продолжаем подражать другим.

Лина выяснила, отчего погибла цивилизация Дома Знаков.

Это прозвучит смешно и дико. Иероглиф…

Жалкий символ их расцвета и смерти.

— Помнишь, Хол признался, что его тело — это знак? — спросила Лина утром, потягивая горячий кофе. — Мол, его тело состоит из знаков, является знаком и составляет знак?

Я ковырял вилкой омлет и лениво кивал в ответ на ее реплики. Зелерия, наша корабельная повариха, умела готовить потрясающие блюда из синтетических продуктов, но утренний выбор в меню был небогатым. Омлет, манка или творожные смеси. Хорошо хоть должность капитана избавляла меня от необходимости есть в общей столовой — еду приносили прямо в каюту.

— Проблема в том, что жажда развития для этих существ стала первоочередной целью. Основным и единственным инстинктом, — продолжала Лина. — Каждый из них должен был либо добавить в общий иероглиф некую новую черточку, либо умереть.

— Нож?

— Важадхава — отличное словечко, — кивнула Лина. — Это больше, чем просто нож…

Она потерла пальчиком висок, собираясь с мыслями.

— Представь себе, что ты должен найти новый вариант для своей жизни. Ты должен четко знать все варианты, которые кто-то прожил до тебя, и суметь создать новый вариант. Раз за разом, пытаясь придумать, из кожи вон вылезти, но сделать что-то уникальное, особенное, неповторимое. Добавить новую линию в общий вектор развития. Если ты не смог придумать в некий отведенный срок что-то новое — ты погибнешь. Твоя дальнейшая жизнь не будет иметь смысла. Более того, ощущение приближающейся смерти, по мнению сородичей Хола, должно было подстегнуть творческий процесс. Все — или ничего! А когда сотворишь — живи до смерти. Почти бесконечно… — Это глупо…

— Это просто иной путь развития. — Лина поморщилась. — Вспомни, как на это смотрят люди. У нас творчество не является жизненно необходимым фактором. В итоге — мы имеем ноль. Человек, особенно современный, не способен сотворить что-то новое. Не для славы, денег, а просто — сотворить. Современным творцам до зарезу необходим сильный стимул. Признание, статус, деньги. Поэтому мы превратили творчество в поток ширпотреба.

— Тогда зачем это все?

— Люди — это ресурсы, которые приносят пользу населению. У нас всегда были прослойки созидателей и потребителей…

— У нас, людей, принуждение бывает внутренним.

— У этих существ принуждение к творчеству всегда было внешним. А теперь представь, что все люди начинают исключительно созидать. Тирания творчества, подхлестываемая жаждой существовать и развиваться. С огромной скоростью развиваться.

— И они погибли.

— Да, погибли. В конце концов все варианты были исчерпаны. Их цивилизация оказалась в тупике. Они были вынуждены повторять то, что уже было сделано их предками. Какая разница — бесполезная жизнь одного или миллиардов? Они объявили сами себе смертный приговор и привели его в исполнение в строго определенный срок.

Перед моими глазами возник Висельник.