Марианна Алфёрова - Лига мартинариев

Я обошла номер. Огромный холл, застланный пушистым ковром, завершался стеклянными раздвижными дверьми, за которыми находилась спальня. Я поставила пакет с булочками в холодильник и заказала вишневый сок. Вместо сока принесли ликер, тоже вишневый, в похожей на гранату бутылке. Я выпила две рюмки и завалилась спать. Мне хотелось, чтобы меня разбудил Кентис, когда приедет. Сон приснился на редкость противный — будто я вновь учусь в школе. Только здание какое-то древнее, полуразвалившееся, похожее на длинный сарай. Посредине огромный стол, застеленный черной тряпкой, а вдоль стен — деревянные скамьи. Ученики сидят тихие, присмиревшие, пятна лиц как расплывшиеся желтки. На столе — четыре белых жирных свечи в кованых шандалах, а за столом — три учителя в монашеских рясах. В пещерах под капюшонами нет лиц, а кисти рук выглядывают из рукавов мертвенно-желтые, восковые, и чем-то слегка припудренные, как у настоящих покойников. Я сижу среди учеников и тереблю в руках лист плотной бумаги с золотым крестом — знаком Лиги мартинариев.

— Засыплюсь, точно засыплюсь, — бормочет сидящий рядом со мной.

Желток его лица сгущается, из расплывчатого пятна вылепляются нос, глаза, гримасничающий рот. Кентис! Я скорее знаю, что это он, чем узнаю. Черты не слишком схожи.

— Ева, — зовет меня один из сидящих за столом.

Я поднимаюсь и медленно иду.

— Все мы — вольные и невольные бойцы Лиги, — говорит нараспев у меня за спиной женский голос. — Кто — кратковременные волонтеры, кто- пожизненные служаки. Ибо только Лига дает высшую цель жизни.

Все встают. С грохотом отодвигаются скамьи. Хриплые неверные голоса выводят гимн, сбиваясь и сглатывая слова:

Я оборачиваюсь и смотрю на Кентиса. Он весь вытягивается, привстает на цыпочки и поет со всеми. «Мы же хотели убежать», - вспоминаю я.

— Вы приняты… — доносится голос экзаменатора.

— Нет, нет, я не готова, не хочу… Непосильно… — я бегу назад к Кентису, спешно дергаю его за рукав. — Уйдем скорее!

Но рукав пустой — в нем нет руки. Я ощупываю грязно-серый балахон. Под руками мнется пустая тряпка, голова пришита к вороту суровыми нитками. В эту минуту сидящий за столом справа откидывает капюшон, и я вижу лицо Вада. Вадим тычет в меня желтой неживой рукой и хохочет:

— Она хотела, чтобы я лежал в больнице. Она хотела закрыть мне дорогу в Лигу. Она хотела убежать! Смерть ей! — он грозит мне своею желтой мертвой рукой, и двое рядом, по-прежнему безлицых повторяют его жест…

Я проснулась среди ночи. Нагло тикали часы. В незашторенные окна светила луна, и парк внизу казался облитым серебром. Номер был пуст. Я обошла спальню и холл, зачем-то заглянула в ванную. Кентиса не было. Он не приехал. Я посмотрела на часы. Два ночи. Сердце вдруг противно разбухло и больно стукнуло о ребра. С Кентисом что-то случилось! Его сбила машина, или врачи обнаружили у него осложнение, или…Я набрала номер отделения в больнице. Заспанный голос дежурной сестры отозвался не сразу.

— Он выписался. Сегодня. Вернее, уже вчера утром, — крикнула она со злостью, едва я спросила о Кентисе. — Ищите вашего сумасшедшего, где хотите.

Я несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь выдавить сердце на место.

— Он чем-нибудь вас обидел? — спросила я.

— Ну что вы! Всего лишь очень галантно предложил переспать с ним тут же в палате. А я так же любезно ответила ему, что меня стошнит, если я его поцелую, — огрызнулась сестричка.

— Не обижайтесь, — попросила я. — Ему было очень нужно, чтобы вы его оскорбили.

— Что? Что нужно? О, Господи! Это какой-то дурдом! — она швырнула трубку.

Я достала из холодильника коробку с булочками, и принялась поглощать их одну за другой, запивая ликером, как соком. Было ясно, что Кентис не собирался приезжать сюда. И булочки велел взять лишь для моего утешения. Если бы мартинариям в довершении всего запретили есть сладкое, я бы сошла с ума. Так за булочками и ликером я просидела до самого утра. Когда бледная розовая полоска затеплилась за морем буйной зелени, я решила, что назад в город не вернусь. Можно рвануть к тетке — у нее свой магазинчик в соседнем городишке, она меня пристроит. Или взять и отправиться в столицу — учиться. В самом, деле, почему бы и нет? Я еще успею подать документы. Хотя бы на вечернее… Ведь могу я на кого-нибудь выучиться в конце концов? По крайней мере два пути. Но только не назад. Это уж дудки! Лига как-нибудь обойдется без меня. Надеюсь, всемирное счастье не слишком из-за этого отдалится…

В шесть утра в номер постучали. Шустрый паренек в форме отеля — синяя курточка с золотым шитьем и котелок с козырьком — протянул мне конверт.

— Велено именно в этот час, — сообщил он и презрительно фыркнул при виде скудных чаевых.

Я разорвала конверт. Подписи не было. Но я не сомневалась, что записка от Кентиса.

«Далекая моя любимая, самые сильные мучения — это, когда издеваешься над дорогими тебе людьми. Попробуй, и сама в этом убедишься. Да здравствует Лига!»

Письмо почему-то не причинило боли. Почти. Я съела еще одну булочку, последнюю, после чего устремилась в туалет. Меня вырвало. Я расплакалась, стоя на коленях возле сиреневого импортного унитаза. Было жаль отличных булочек, испеченных по тайному рецепту Ораса. Ополоснув лицо холодной водой, я дотащилась до кровати и легла, накрывшись одеялом с головой. Номер был залит солнечными лучами. Но я не задернула штор. Если солнце хочет — пусть светит. Мартинарии все равно продолжают жить в темноте…

Я проснулась от невыносимой жары — кондиционер в этом шикарном люксе не работал, и солнце, заливавшее комнату через огромные окна, немилосердно раскалило воздух. Я не сразу заметила, что в комнате кто-то есть. Уловив боковым зрением темный силуэт, я переполнилась радостью, как вскрытая бутылка шампанского пузырьками, и с воплем «Кентис, наконец-то» выскочила из кровати. Но я ошиблась. У двери стоял Орас.

— Что вам нужно? — я нырнула назад в кровать и натянула простынь до подбородка.

— Пришел за тобой, — сообщил он.

— В каком смысле? — после ликера голова моя соображала весьма худо.

— Чтобы помочь вернуться.

— Ах, вернуться?! А я не собираюсь возвращаться. Ясно? Еду учиться в столицу… или к тетке. Вот!

— Ты просто ребенок, Ева. Неужели надеешься, что Лига тебя отпустит?

— Лига? Ну и при чем здесь Лига? Я отказываюсь от исполнения долга и сдаю вахту.