Марианна Алфёрова - Лига мартинариев

— Хорошо, что ты пришла, — мне нравилось, что оставив работу в «Оке», я могла говорить ей теперь «ты». — У меня проблема…

— Что-нибудь деликатное? — Бандерша облизнулась, предвкушая услышать интимные подробности. — Учти, в твоем состоянии надо быть осторожной в смысле секса. Особенно учитывая твою прежнюю неудачу.

Да, прежние неудачи всегда стоит учитывать — но у мартинариев это не всегда получается.

— Дело не в этом. Завтра мы идем в театр, а мне нечего надеть.

У Ораса в театре была собственная ложа, как у аристократов прежних времен. И мысль о том, что мне придется появиться там в вечернем платье с оголенными плечами, и сотни пар глаз из партера и с балконов будут меня рассматривать, вызывала противную дрожь.

Бандерша тут же ринулась мне на помощь. Первым делом она распахнула дверцы шкафа и принялась перебирать вещи.

— Или я ничего не понимаю, или твой Орас — жмот каких мало, — заявила она, брезгливо сбрасывая на пол мои платья и блузки.

— В чем дело? — растерянно спросила я.

— И она спрашивает — в чем дело?! — Собакина воздела руки к потолку. — Где новые шикарные тряпки, пеньюары, шубы и вечерние платья? Я спрашиваю — где всё это?! Он что — не дает тебе денег?

— Он дал мне кредитную карточку…

— Так чего же ты сидишь? Почему немедленно не бежишь по магазинам?! Пусть завтра в «Солянке» появится что-то в таком духе… — Собакина приняла умильный вид, — «Невеста господина Ораса приобрела десять новых платьев на общую сумму в двадцать тысяч долларов!»

Я глупо хихикнула. Не рассказывать же Собакиной, что я постоянно бегаю по магазинам, но ничего не могу купить. Войду в торговый зал, увижу эти бесконечные ряды пестрых тряпок и впадаю в транс. В первый момент мне хочется купить всё подряд. Я хватаю вешалки с платьями, тащу их в примерочную, и тут вещи начинают казаться мне либо убогими, либо слишком вычурными. Смотрю на ценник, цифры приводят меня в ужас, потому что я все еще мыслю прошлыми категориями, когда покупала тряпки на вещевом рынке. А когда продавщицы стали узнавать меня и наперебой расхваливать самые немыслимые платья и брюки безумных фасонов, я вообще перестала соваться в магазины.

— Ева, девочка моя, — поучала меня Собакина, нанизывая на руку целую гирлянду разнокалиберных сумок, — женщина Ораса не может носить дешевые китайские свитера и разгуливать по улице в мужской ветровке.

— Эту куртку подарил мне Андрей, — попыталась я оправдаться.

— Лучше бы он подарил тебе норковое манто, — заявила Собакина. — Тебе не хватало советчика с хорошим вкусом и полетом фантазии. И вот я здесь! Ева, я всегда была твоим ангелом-хранителем. Именно благодаря мне ты познакомилась с Орасом.

— И с Вадом Сухановым — тоже, — не удержалась я от реплики.

— Да, да, как замечательно! Он тоже кандидат в мэры — сегодня по местному радио объявили. Оба кандидаты в мэры — твои близкие друзья, — радостно закивала Собакина. — Дорогуша, получается, тебе всё равно, кто победит!

— Мне — не всё равно! — отрезала я, пожалев о своей болтливости.

— Глупенькая, это же шутка! — захихикала Собакина.

Итак, закончив обсуждение последних политических новостей, мы отправились «по магазам» и с видом завоевателей ввалились в центральный универмаг. Собакина впихнула меня в примерочную, а сама принялась таскать, как хомяк в нору, платья и костюмы, блузки, куртки и брюки. За занавесками примерочной слышался оживленный шепот — половина продавщиц и покупательниц сбежалась посмотреть, что будет покупать любовница Ораса. Они критиковали мое лицо, мою фигуру, мой вкус и с особым жаром — выбранные мною тряпки. Тогда я точно поняла, что «быть знаменитым некрасиво». Зато Собакина хладнокровно продолжала исполнять свое дело — ничем на свете ее нельзя было смутить.

Наконец два очень милых молодых человека в униформе магазина оттащили набитые доверху сумки к машине Бандерши — старой «Волге», которая обычно не вылезала из ремонтов, и чудо, что сегодня была на ходу. Не успела я и рот открыть, как Собакина вновь удалилась с моей кредиткой. Вернулась она, сияя от счастья, с солидной коробкой в руках.

— Что это? — спросила я, изумляясь огромности нового пакета.

— Небольшой презент от твоего имени нашему дорогому «Оку», - сообщила Бандерша. — Неужели ты не хочешь сделать благотворительный взнос в наше заведение?

— Хочу, но…

Собакина меня перебила:

— Всего лишь какая-то мелочишка: серебряный поднос, кофейный сервиз на двенадцать персон из костяного фарфора — всю жизнь о таком мечтала… Кофеварка… Кофемолка…

— Только в «Мечте» подают кофе на серебряных подносах! — воскликнула я. — И то на них нанесены специальные метки, чтобы при попытке вынести их из здания срабатывала сигнализация. А ты хочешь сказать, что наши старушки…

— Вот именно, — кивнула Собакина. — Пусть наши посетители почувствуют, как их уважают, когда, сидя в очереди за пособием, они получат из моих рук чашечку кофе на серебряном подносе.

— Его сопрут в первый же день, — сказала я упавшим голосом. — Андрей же просто убьет меня за потраченные деньги.

— Вот и неправда! — уверенно заявила Бандерша. — Господин Орас никогда не был жадюгой.

Она довезла меня на своей колымаге до особняка Андрея, расцеловала на прощание еще более смачно, чем при встрече, и вернула кредитку. Хотя могла бы и не возвращать: того, что на ней осталось, едва ли хватило бы на покупку зубной щетки.

— Запомни первое и последнее правило, моя девочка, — шепнула на прощание Бандерша. — Прическа, маникюр, красивые тряпки — и любой мужчина всю жизнь будет у твоих ног!

Я вспомнила Катерину — она соблюдала все эти правила пунктуально, но… возразить я не успела: Собакина умчалась с добычей, вероятно, торопилась напоить своих клиентов из нового сервиза.

Есть ли сила на свете, способная Бандершу превратить в мартинария? Я была уверена, что нет.

Студия на телевидении выглядела буднично. Заставленная мебелью и приборами комната с обшарпанными стенами напоминала маленький театрик, где сцену забыли отделить от зрительного зала. Телевидение и прежде не раз вторгалось в жизнь Ораса, но тогда репортеры, являясь к нему в кабинет или на открытие нового кафе, после которого следовал непременный банкет, оставались всего лишь гостями. Ораса мало волновало в те дни, какое блюдо приготовят журналисты и под каким соусом подадут его личность. Необходимую рекламу он оплачивал деньгами.

Сегодня он явился в их замок, и ощутил противную его натуре зависимость от чьей-то симпатии или антипатии, от яркости юпитеров, от сощуренных глазков телекамер, глядящих на него. Не то, чтобы он слишком смущался или терялся. Но малейшая попытка давления бесила Ораса.