Ник Гали - Падальщик

Он сказал, что приплыл в Индию кораблем из далекой страны, что он ученик великого мастера и послан передать монахам в Индии сделанную им совместно с Учителем Машину Счастья. Он снова и моей повторял имя монастыря, — как горько мне теперь, что тогда я принял его ясную речь за бред — я не запомнил этого имени! Чужестранец сказал, что «Машина Счастья» предназначена дать каждому на земле то, о чем он мечтает, но что запустить и пользоваться ею правильно смогут лишь те монахи, к кому он направлялся.

Не придав значения своим словам, больше чтобы успокоить больного, я пообещал ему, в случае если он умрет, найти этот монастырь и передать туда машину. Услышав мое обещание, чужеземец в первый и последний раз за наше знакомство улыбнулся. Вскоре он опять потерял сознание, а на следующее утро умер.

Я похоронил его в лесу и стал разбирать вещи в повозке. Там я, действительно, обнаружил странную конструкцию, — с виду она была похожа на маленького золотого человечка, а внутри вся увешана грузами, разноцветными стеклами и зеркалами. При конструкции была еще тетрадь, — но читать и писать я тогда не умел.

Стыд заставляет меня в этом месте рассказа сделаться кратким. Вместо того, чтобы сдержать данное чужестранцу слово, я, прельстившись названием машины, более случайностью, чем умением, сумел запустить ее. О, машина таинственного мастера не обманула мои ожидания — счастье потекло в мой дом рекой. Но если бы знал я тогда, что за чудище вынырнет из этой реки…

Когда случилась беда, я с горечью вспомнил о своем обещании чужеземцу разыскать монахов. Увы, после того, что произошло, я не только сделался столь же беден, сколь был раньше, — но в придачу и болен, и стар. Мне едва хватило сил закопать золотого «человечка» в лесу, — неподалеку от того места, где я когда-то нашел чужестранца.

Я рассказал о месте, где спрятана машина сыну, и просил его разыскать монастырь таинственных монахов. Если не получится найти у него, сказал я, пусть передаст мою просьбу своему сыну, а тот дальше своему, — и так пусть передается мой завет из поколения в поколение, пока не будет выполнен.

Но вот, свершилось! Ты нашел заветный монастырь, и забрал из тайника Машину Счастья. Скорей же передай машину монахам — ни в коем случае не пытайся запустить ее в действие сам. Правила обращения с машиной известны лишь тем людям, кто создал ее тем, кому она была послана. Если же не послушаешь меня и попытаешься запустить машину сам, погубишь себя и с собой еще много людей…»

На этих словах текст на старом пожелтевшем листочке обрывался. Не было в нем ни даты, ни объяснения того, как Янамиру удалось запустить конструкцию чужеземца, ни описания того что за беда приключилась с ним в конце жизни.

Так или иначе, я был рад находке. Было ли письмо чьей-то шуткой или агрегат, который я нашел в монастыре, и вправду, служил приспособлением для какого-то старинного колдовского ритуала, история была таинственна и чудесна. Естественно, в моей молодой сумасбродной голове тут же родилась мысль, презрев предостережения Янамира, запустить машину. Эксперимент можно было описать в брошюрке, сопровождающей флакон, а кроме того… Ах, эта вечная надежда бедняков когда-нибудь по волшебству избавится от нищеты и унижения! Найти Машину Счастья, получить от нее все, что хочешь — без труда…

Приехав домой, я первым делом промыл и очистил конструкцию от налипшей на нее грязи и образовавшейся ржавчины. Она заблестела и стала издали, действительно, похожа на маленького сияющего человечка. Вместо лица у человечка был циферблат со множеством мелких делений; на циферблате крепилась одна единственная стрелка, — оловянная, легкая, — чудо, как она неї сломалась за столько лет в лесу…

Пока я работал над машиной, я обнаружил в «теле» машины надписи. В «груди» у человечка были подвешены на петельках две медные чашечки, и я увидел, что на краю одной из них было красиво выгравировано «Л», а на краю другой — «N0». Не надо было знать итальянский, чтобы понять значения этих слов — «Да» и «Нет». Так у меня появилась версия европейского происхождения машины, которая вскоре подтвердилась — мною были найдены на машине и другие слова. Их уже мне удалось перевести лишь после того, как я, спустившись со своей горы в книжную лавку, обзавелся толстым итало-английским словарем. Слова были расположены на торцах двух цилиндров по бокам лица человечка, на его «щеках», — и было на них выгравировано: на одном слово «Dolor», на другом — «Piacer». «Удовольствие» и «Боль» — сверился я по словарю.

На правой «ноге» машины была еще помещена табличка с выгравированным текстом, — я попытался перевести и его, но фразы старого итальянского языка оказались мне не по зубам. Я понял только, что это была краткая инструкция по пользованию машиной и что машина заработает, будучи поставленной ровно в полдень под лучи яркого солнца. Да! Я забыл еще про надпись, обнаруженную мной на основании медного постамента, к которому была прикручена конструкция. Имя это было или слово — я не знаю, — но по нему я окрестил своего золотого божка: Одра Ноэль.

На следующее утро я вынес машину на двор и установил ее гам на небольшой горке песка (мне почему-то представилось, что для лучшей работы машина непременно должна находиться на возвышении). Там она стояла и тихонько позвякивала на утреннем ветерке своими лупами и стеклами, а я все ходил вокруг нее и ждал полудня. Наконец он наступил. Вдруг на моих глазах произошло невероятное: машина словно вспыхнула вся разом — взорвалась сияющими разноцветными брызгами: верхние ее зеркала поймали солнце и отразили его в нижние под каким-то хитрым наклоном, а те в свою очередь начали отражать свет дальше друг другу, сквозь призмы, кристаллы, лупы…

Так машина стояла на вершине моей песочной кучи и сияла всеми цветами радуги. Через некоторое время, к моему изумлению, в движение сами собой пришли колеса и шестеренки в ее «теле», — поползли наверх грузики, закрутились валы — я не мог поверить своим глазам!

С открытым ртом я стоял и смотрел на машину.

На чудеса на этом не закончились. Вдруг оловянная стрелка «лице» человечка начала — сначала медленно, неохотно, а потом все быстрее и быстрее — вращаться, издавая при вращении сухой треск. Видя такое, я на всякий случай отбежал от машины и укрылся за старой рассохшейся бочкой.

Но опасности не было — через минуту представление прекратилось так же неожиданно, как началось. Погасло сияние, замедлились и остановились блоки и противовесы. «Золотой человечек» без движения затих на моей песочной куче. Я подошел к нему и потрогал, — машина была горячей. Каким образом то, ч, произошло, было призвано сделать меня счастливее, я не знал.