Ник Гали - Падальщик

Сам по себе, однако, факт работы машины после сколького времени, проведенного ею в земле, в лесу был удивителен, я решил, что до того момента, пока я полностью не разочаруюсь в способности машины дать мне счастье, я не буду ее продавать и не буду никому про нее рассказывать.

Затащив человечка опять в дом, я накрыл его от случайных глаз пледом, а сам принялся ждать улучшения своего состояния. Откуда придут ко мне деньги, о которых я так мечтал?

Вечер прошел без каких-либо примечательных событий, а утро, вместо счастья, принесло горькую весть: мой дед погиб на стройке — по вечной нужде нашего рода он еще работал там в своем преклонном возрасте.

Бросив все, я поехал на похороны. По дороге я думал, что машина была либо совсем бесполезной, либо… Мне вспомнилось предостережение Янамира. Что если именно действие «золотого человечка» как-то вызвало смерть деда?

По окончании положенного времени, которое я провел с семьей, я вернулся к машине.

Я гнал от себя страх. Мечта получить богатство без труда снова завладевала мной… Я решился повторить эксперимент.

Молодость часто верит в первую пришедшую в голову шальную мысль; мне почему-то тогда показалось, что во второй раз машина обязательно скомпенсирует свой предыдущий промах столь же мощным по силе воздействия, но уже положительный для моей судьбы событием.

Итак, «золотой человечек» на моем дворе, поймав лучи полуденного солнца, снова вспыхнул яркими разноцветными огнями. Снова закрутилась, как сумасшедшая, стрелка на его циферблате, снова принялись подниматься и опускаться его «животе» грузы. Но так же как и в прошлый раз, минуты через три представление само собой завершилось без всяких видимых последствий для меня.

Вслед за этим не случилось ничего примечательного — ни через день, ни через неделю, ни через месяц… Снова и снова я запускал машину — эффекта на мою судьбу на не оказывала никакого. Постепенно я приходил в себя. Я понял то, что должно было быть очевидным с самого начала: Машина Счастья была всего лишь механической игрушкой; она не име1а решительно никакого влияния на чье бы то ни было счастье.

Я сам смеялся над собой — глупый Ягджит! Тот посланец в яме из чернильного ореха, небось, вез чудо-куклу в подарок от своего хозяина какому-нибудь местному радже — чтобы тот развлек и удивил ею своих соседей. Весь мой энтузиазм прошел — я подумал, что так часто сочинял фальшивые загадочные истории для своих ароматов, что вовсе потерял способность отличить вымысел от реальности. Плюнув на чудеса, я решил продать Одру — пусть хоть так она послужит моей цели заработать деньги.

По моей просьбе компаньоны представили меня сразу двум охотникам за стариной. Один был толстый американец, владелец алмазных приисков в Пакистане; он был богат и от него можно было получить хорошую цену. С американцем, однако, было одно затруднение: он был готов купить машину только если она подойдет под интерьер гостиной в его доме в Калькутте. Иначе, уверял он меня со смехом, жена выгонит его из дома. С датой смотрин машины он, однако, все никак не мог определиться: он оказался столь же занят, сколь и богат, и никак не мог надолго отлучится от телеграфа в порту, ожидая каких-то важных сводок со своих приисков. Этот покупатель, таким образом, был рискованный — он мог сорваться.

Второй был испанец, — длинный, тощий, со слезящимися от дыма едких папирос, глазами, — «прощелыга», как я его называл про себя. Для чего ему была нужна машина, я не знал, — позеваю, он хотел заработать, перепродав ее в Европе, — но он готов был заплатить мне аванс сразу же, даже не глядя на машину. Платил он много меньше, чем американец, — зато был готов сам Убрать Одру из самого моего дома хоть завтра.

Мне тогда скорее нужны были деньги для матери, и я склок испанцу.

Необходимо, однако, было проверить машину перед продажей — прошел уже месяц с тех пор, как я в последний раз запускал ее. Все еще в сомнениях относительно того, не имеет смысла все-таки отшить испанца и поставить на тянущего резину, но потенциально более щедрого американца, я водрузил Одру на горку песка. В нужный час солнца в зените машина ожидала. К этому времени я уже столько раз видел ее в действии, уже почти перестал бояться идущих от нее вспышек. Теперь же в особенности, желая убедиться, что все части тела машины в по рядке, я впервые подошел к ней на расстояние вытянутой руки!

Да! Я забыл упомянуть одну важную деталь: в тот момент у меня во рту была жвачка, — не тот гадкий продукт, что жует! нынче вся планета, — но традиционная жвачка наших родных мест, смесь листьев дуриана и толченых плодов колы, — их вкус бодрит. Так вот, я стоял рядом с машиной и жевал эту жвачку, а машина сияла и работала. Я осматривал ее, а сам про себя все продолжал думать о выборе между испанцем и американцем.

«Отдам испанцу», — решил я наконец и нагнулся над машиной. Щурясь от исходящего от нее света, я проверил, крутится ли одно особенно красивое маленькое красное стеклышко в районе ее «сердца».

Именно в этот момент в золотом человечке что-то неожиданно зазвенело. Звон был такой пронзительный, что от неожиданности я поперхнулся жвачкой, закашлялся и еле выбил комок себе из горла. Жвачка упала прямо на блюдечко в «груди» машины, а именно на то, на котором было написано «Si». Блюдечко качнулось, и в тот же миг машина вдруг раньше обычного времени остановилась и погасла, — все в ней замерло, кроме одной детальки внизу, которую до этого я никогда не видел работающей. Сев на корточки и приблизив лицо, я увидел под «сердцем» машин» валик, утыканный бугорками — он вдруг начал медленно поворачиваться. Неожиданно из машины раздался металлический голос. Он пропел мне: «Меnо male, atto tale!» [14] Неплохой ход! (итал.) . Пропел и замолчал. В то же мгновение остановил свое вращение и валик. Я понял в машину была вмонтирована механическая музыкальная и шкатулка, — но почему она вдруг заиграла именно сейчас?

У меня не было времени над этим поразмыслить — в следующий момент стрелка на лице идола вдруг прыгнула вверх, указывая прямо на солнце в зените. Это тоже было ново, потому что раньше стрелка в конце вращений бессильно повисала вниз.

Снова раздался мелодичный звон, и стрелка переместилась на некоторое едва заметное количество делений вправо — в ту подвину циферблата, где на цилиндре-«щеке» человечка значилось: «.Placer» («Удовольствие») и там застыла.

В высшей степени озадаченный, я стал разбираться, вспоминать, что сделал в этот раз отлично от предыдущих своих опытов с машиной.

Через некоторое время я понял что, во-первых, когда я в этот раз подошел к Одре, я напряженно думал о том, уступить мне ее испанцу или американцу, и взвешивал в уме плюсы и минусы одной возможности против другой. Раньше же, когда я включал машину, мое сознание было наполнено лишь ожиданием чуда и не было занято выбором между двумя возможностями.