Анатолий Ириновский - Жребий

— Ничего, — сказал спокойно Нетудыхин, — пока знают немногие. Со временем будут знать больше.

— А обо мне — горы литературы написаны. Занесен в самые авторитетные энциклопедии мира. Только вы меня не хотите признать, — сказал Сатана сокрушенно.

— Это все фольклор, мифология — тоже результат раздвоенного сознания. Вы мне на деле докажите, что вы есть.

— Да что ж тут еще доказывать доказанное? Вы же вот ходили в библиотеку наводить обо мне справки?

— Ходил, правда. А как же, надо же знать, с кем имеешь дело.

— Вот-вот, а сами-то меня и отрицаете, даже выписки себе делали обо мне.

Один из поплавков резко дернулся. Нетудыхин вздрогнул и спросил:

— А откуда вам такие подробности известны?

— Как откуда? Служба наблюдения донесла.

— У, сволочи! — сказал Нетудыхин. — Ты смотри, надо же! Следят, как за врагом народа. Нет, Тихон Кузьмич, ничего у нас не получится. Нечистая вы персона, непорядочная. И методы вашей работы дурно пахнут: слежка, подглядывание, шантаж, запугивание — сплошная грязь! Я бы на месте Бога давно вашу артель ликвидировал.

— Э, Тимофей Сергеевич, высоко берете! Не вашего ума это дело. Держит, значит, нужны мы Ему. Есть в том какая-то необходимость. Да и мы при деле, не болтаемся.

— Но у вас, я заметил, тут какой-то и свой личный интерес есть? — сказал спокойно Нетудыхин.

— Имеется, не без того, — ответил Сатана.

— Какой?

— Вы все хотите знать. Вы неуемно любопытный человек, Тимофей Сергеевич.

— Есть такой грех за мной, признаю. Но это помогло бы многое прояснить между нами.

Сатана помедлил, раздумывая, ответить ли на вопрос Нетудыхина или нет. И вдруг сказал:

— В правде мой интерес!

Нетудыхин не понял. При чем здесь правда? С любопытством взглянул на Сатану: еще один правдоискатель нашелся. Сподвижник, оказывается.

— В чем, в чем? — переспросил он, не веря тому, что услышал.

— В прав-де! — сказал Сатана, слогируя слово.

Нетудыхин еще раз посмотрел на Сатану. Тот почему-то учащенно задышал и заметно заволновался. Явная бледность появилась на его лице.

— А в чем же ваша правда-то? — с интересом спросил Нетудыхин.

— А в том, — сказал тихо Сатана, наклоняясь в сторону Нетудыхина и еще больше бледнея, — что мне, лично мне принадлежит авторство идеи сотворения вас! Это вас не шокирует?

Нетудыхин не ответил. Как раз случился клев. Тимофей Сергеевич подсек и вытащил без особой радости небольшого карася. Зарядил удочку, снова забросил и молча сел на прежнее место. Надолго задумался. Молчал и Сатана.

— Доказательства? — жестко спросил Нетудыхин.

— Пожалуйста! — сказал Сатана. — Но я должен в таком случае изложить действительную историю вашего появления во Вселенной. Этого вам никто здесь, на Земле, не расскажет. А я — живой свидетель, один из участников тех давних событий, произошедших до начала всех времен.

— Валяйте, — сказал Нетудыхин. — Любопытно все-таки, на какой еще изворот вы пуститесь, чтобы меня обмануть.

— Тимофей Сергеевич! — сказал Сатана. — Обижаете!

— Валяйте, валяйте — время есть.

Оба закурили. Сатана глубоко затянулся, пустил дым над собой и посмотрел на небо.

Глава 7

Исповедь Сатаны

— С чего начать? — спросил он сам себя. — Наверное, с имени. Так вот, Тимофей Сергеевич, первое имя мое, имя, данное мне Отцом, было Сатанаил. Это уже потом меня стали называть Сатаной. Но дело не в этом. За свое долгое житие я переносил множество имен. Как только меня не называли, Люцифером, Дьяволом, Чертом, Лукавым, Вельзевулом — да возвратятся эти имена тем, кто их придумал! — всех их не упомнить. В конце концов, у вас тут, меня стали называть Сатаной. Ну, Сатана — так Сатана. При чем здесь имя до сущности моей?

А было нас у Отца нашего родного восемь душ, считая меня. И руководили мы всей остальной ангельской братией. Жизнь, я вам скажу, Тимофей Сергеевич, была у нас не жизнь, а малина. Необыкновенно чудная. Что ни возжелаем — пожалуйста, нате вам, сколько хотите и чего хотите. Хотя мира-то тогда еще не было такого, как сейчас. В те времена Отец наш был щедр и любвеобилен. Да что там говорить! Теперь об этих временах вспоминаешь, как о сказке. Иногда даже не верится, что эти времена когда-то были. А ведь были, точно же помню. Любовь и мир царили меж нами. И жили мы так, в этом непорочном и чистом братстве, довольно долго. Может быть, жили бы так и до сегодняшнего дня, если бы не этот червь невыносимой скуки, начавший подтачивать наши ангельские души. Заметил я как-то, что братии моей весь этот достаток не в радость. Стала она с какого-то времени им тяготиться и мучиться. Да.

Надо вам сказать, Тимофей Сергеевич, без ложной скромности, что в молодости я был на редкость смекалист и изобретателен. Не знаю, чем это объяснить. Может быть, гены Отца отложились во мне поосновательней, чем у других. Такой вышел. Я, бывало, придумывал и устраивал игры, от которых Отец родной, наблюдая за нами, укатывался со смеху. И все бы ничего было, да скука нас заедала зеленая. Нет, не то слово, — ведь тогда и цвета такого не было, — ну, в общем, такая скучища, что душу от нее сводило, как от судороги ногу. Вот и пришла мне в голову однажды идея сотворить для всей этой скучающей компании что-нибудь такое, что стало бы предметом наших забот и трудов. Нет, речь тогда о вас еще не шла, это честно. Вас я придумал потом. А сначала просто мелькнула в моей бесшабашной голове мысль, что хорошо бы нам всем чем-нибудь заняться. А то ведь лодырничаем, бьем баклуши бесконечно, и в перспективе ничего не вырисовывается.

Кстати, о нашем появлении на свет. Есть две версии, и обе они ходят среди вас. По одной, так утверждают талмудисты, мы появились на свет во второй день творения. По другой, это уже ближе к вашему времени, — на день первый. На самом же деле содеял нас Отец наш еще задолго до сотворения мира сего. Это я вам сообщаю для справки, потому что за долгие века наплели по нашему адресу гору небылиц.

Да. Потом я как-то так стал к этой мысли возвращаться, и постепенно она отстоялась во мне в конкретную идею. Я совершенно четко осознал: если мы и дальше будем пребывать в таком положении, нас ждет развал и крах. Нам чем-то всем нужно было заняться, найти себе заботу, интерес. И я подумал, что неплохо было бы попросить Владыку, чтобы он сотворил для нас существо, подобное нам, но живущее от нас отдельно. И вообще тогда бы появилось что-то новое в нашей жизни.

Я так был обуян этой идеей, что не вытерпел и тут же поделился соображениями своими с единокровным братом моим Михаилом. Тогда он еще не был Великим Князем, а я — Сатаной, и оба мы были равноправными сыновьями Отца нашего. Сказал — не подумал: простофиля же был, наивен. А он, наушник, возьми и донеси на меня Отцу. Почему он так поступил, я до сегодняшнего дня толком не знаю. Может быть, его одолевала творческая зависть, может, страх быть наказанным за такие вольные мысли, — точно не знаю. Но донес Владыке на меня он, негодник. Это мною установлено потом абсолютно достоверно. С тех пор и началась у нас с ним война.