Анатолий Ириновский - Жребий

— Иди, иди, бессовестный, только лакомое ему и подавай!

— Кузька! — сказал радостно Тимофей Сергеевич, гладя собаку ногой по животу. — Пойдем завтракать.

— Ну да! — сказала хозяйка. — Он уже с утра варениками наштопался.

Кузьма все же последовал за ними на кухню.

— Может, стопочку наливочки выпьешь? — спросила Захаровна, сочувственно глядя, как Нетудыхин мучается над супом.

— Не-е-е! — категорически запротестовал Тимофей Сергеевич. — Ни капли! Все уже выпито на целых два месяца вперед.

После завтрака стало, однако, легче, голова развиднелась. И тут к нему пришла одна простая мысль: чего он мучается? Ведь, в конце концов, можно сходить в сквер и проверить, пил ли он вообще вчера с этим типом? И если пил, то сколько же они тяпнули, что ему так сегодня дурно? А вдруг это наваждение или его загипнотизировали?

При слове "гулять" Кузьма заметался по передней. Он подпрыгивал и радостно толкал Нетудыхина лапами. В отличие от прогулок с Захаровной, с Нетудыхиным Кузьма гулял без поводка. На лестничной площадке Кузьма беспричинно залаял, потом взял чей-то след и понесся на выход.

— Не дури! — сказал Нетудыхин. — Загоню домой.

Кузьма так и послушал Нетудыхина…

… А на улице, в нетронутой тишине, плыл над городом великолепный октябрьский день. Стояла та изумительная пора, когда лето еще не отошло, но листья на деревьях уже были тронуты робкой желтизной, и природа словно замерла в нерешительности своей.

Нетудыхин глубоко вздохнул — и опять с болезненной остротой почувствовал всю несуразность того, что с ним произошло вчера вечером. Абсурд, абсурд с козлиной бородой разворачивал ему душу.

Кузьма носился по тротуару. Он то забегал впереди Нетудыхина, то отставал от него, все обнюхивал, метил собственной мочой. Так они, не торопясь, дошли до сквера.

На центральной аллее Нетудыхин заметил двух гуляющих с колясками молодых мам. Нет, они выпивали вчера где-то в закоулке. Это он помнил точно. Да вот, кажется, за той тумбой, что стоит на углу перекрестка дорожек. Там, дальше, должна быть скамья. На ней они вчера и приземлились.

Скамья действительно обнаружилась. Однако сейчас она была занята двумя пенсионерами, вышедшими подышать осенним воздухом. Пришлось Нетудыхину выжидать. Наконец, улучив долгожданный момент, когда скамья освободилась, он ринулся в кусты, расположенные за ней. И тут, к своему величайшему удивлению, он увидел, как какая-то старушенция на том месте, где, по его предположению, должна была находиться их вчерашняя тара, что-то заталкивала в свою большую и грязную сумку. Потом она подняла ее и стала продвигаться дальше, ловко шаря в зарослях своей клюкой. Нетудыхин опешил. Такого исхода он не ожидал. Старуха заметила его, и на мгновение их взгляды встретились. Старуха подумала, что, видимо, молодой человек забрел сюда, чтобы сходить по малой нужде своей. Она повернулась и равнодушно пошла дальше.

— Э-э-э, — сказал Нетудыхин, — подождите!

— Чаво тибе?

— Видите ли, я хотел бы знать, — сказал Нетудыхин со всей возможной учтивостью, — что вы там подобрали?

— А твое какое дело? — сказала зло старуха. — Что нашла, то и подобрала.

— Видите ли, — опять сказал Нетудыхин, совсем теряясь и никак не находясь, как объяснить старухе сложившуюся ситуацию…

— Вижу, — сказала старуха. — Солидный человек, а задаешь глупые вопросы.

— Послушайте, — сказал Нетудыхин, — я вовсе не хочу вас обидеть…

— А мине низя уже больше обидеть, чем обидели, — ответила спокойно старуха. — Иди, мил человек, своей дорогой. Иди делай, что ты хотел делать. — И повернувшись, она пошла дальше, вдоль кустов.

Ая-я-я-я-я-яй, какая оплошность! Все пропало! Чепуха получилась. Надо было все-таки прийти сюда раньше. Но кто знал, что так это все обернется.

Нетудыхин вернулся к тому месту, где старуха только что-то подобрала. Ногой разгреб он примятую траву и увидел вяло копошащегося жука-скарабея.

Кузьма, вынырнул из кустов, понюхал скарабея и агрессивно зарычал.

— Не тронь! — не менее агрессивно заорал на него Нетудыхин.

Потрясающая догадка осенила Тимофея Сергеевича. Ему стало душно, и даже пот его прошиб. "Это он, он, подлец, — с ужасом думал Нетудыхин, — оставил этого говнюка, чтобы засвидетельствовать, что я здесь был!"

И со всей силой Нетудыхин наступил на несчастное жесткокрылое насекомое.

— Мразь! Мразь! — говорил он сквозь сжатые челюсти, вращая каблуком и стараясь втереть жука в землю. Потом поднял ногу, чтобы убедиться, что тот мертв, — жука в траве не оказалось. Нетудыхин взглянул на каблук. Но и на каблуке следов от раздавленного скарабея не было. Тимофей Сергеевич сломал подвернувшуюся ветку и стал разгребать то место, где только что — он же его видел! — копошился жук. И нигде, даже останков от скарабея, он не обнаружил.

— Улетучился, подлец! — говорил он сам себе. — Испарился, шельма продувная! — И еще больше утверждался в собственном предположении.

Домой он возвращался злой и раздосадованный. Кузьма, набегавшись, семенил теперь рядом с ним.

У своего подъезда они наткнулись на бродячую собачонку. Кузьма угрожающе зарычал и стал задираться. Приземистый и толстый, он напоминал своей грудастой фигурой разгневанного крошечного зубренка.

Пришлось Нетудыхину пнуть его слегка под зад. Кузьма от неожиданности взвизгнул, обиделся и помчался к себе на второй этаж.

Глава 2

Что есть Зло,

или первая заповедь Сатаны

Вот так начиналась-раскручивалась эта странная история. Конечно, не будь Дня учителя, возможно, и не случилось бы с Нетудыхиным всего последующего ряда событий. Но, как говорится, если бы знал, где упал, там соломку подослал. А Нетудыхин не знал, потому и шандарахнулся, и чертыхнулся. И вот — на тебе! — какой неожиданный поворот приняли, казалось бы, совершенно невинные на первый взгляд события.

Понавыдумывали всяких Дней. И все с большой буквы: День учителя, День строителя, День шахтера, День железнодорожника… Бог знает что, можно целый год отмечать профессиональные праздники. А как же, родина тебя не забывает. Твой труд ей нужен. Вот она и выделяет тебе день специально для того, чтобы ты мог осознать ее заботу о тебе.

Между тем, именно этот роковой день, точнее — канун его, станет потом той зарубкой в биографии Нетудыхина, от которой он будет вести новое исчисление времени в своей жизни.

Наступил понедельник. Наступил со всей своей непреложной закономерностью. И с той же непреложной закономерностью завертелась обычная карусель обычной учительской жизни. По-прежнему утром Нетудыхин бежал с набитым портфелем в школу. По-прежнему опаздывал и являлся к занятию почти впритык. Проводил уроки, воевал с учениками-лодырями. После занятий, раза два в неделю, час-другой отсиживал на каких-то обязательных и совершенно ненужных совещаниям и собраниях. Каждый вторник занимался с детворой в школьной литстудии "Слово". А к вечеру, выжатым, Нетудыхин возвращался домой.