Анатолий Ириновский - Жребий

— Достоевский, — сказал Нетудыхин.

— Этот — Достоевский?! Никогда бы не узнал. Что-то он здесь на себя не похож. В жизни он казался мне самым обыкновенным мужичком. Тоже все то отчаянно сомневался, то вдруг начинал неистово верить.

У портрета Льва Толстого Сатана задержался надолго. Он словно пытался припомнить что-то свое, личное, связывавшее его с этим неукротимым человеком. Потом сказал в раздумье:

— Так он и не добрался до истины. А все убеждал, призывал к нравственному совершенствованию, кричал, что жить так невозможно. И вместо дела подсовывал людям беззубые заповеди Христа. Справедливости искал! И где? В России. Ха! Наивный человек. Нет, не с того конца надо заходить. Зло было и остается ведущей силой жизни. Бог управляет миром с помощью Зла. Да и сам он, этот добролюбец, по-настоящему никогда не был добрым.

Хотя Нетудыхина раздражала эта пижонская безаппеляционность, с которой Сатана-Ахриманов отзывался о русских писателях, но памятуя о работающем магнитофоне, Тимофей Сергеевич все же не стал Сатане возражать. Он терпеливо молчал до самого конца осмотра.

Потом Ахриманов прошел к доске и властно уселся на учительское место. Нетудыхин скромно примостился за первой партой.

— Ну-с, — сказал Сатана-Ахриманов, — ближе к делу. Я вас слушаю.

— Вы — меня?! — сказал удивленный Нетудыхин. — Это я вас слушаю, ибо вы прибыли ко мне в школу, а не я к вам, — отпарировал Тимофей Сергеевич, с ходу становясь в позицию нападающего. — Зачем вы убили Владимира Борисовича? Чтобы занять его место?

— Я его не убивал, — спокойно ответил Ахриманов.

— А кто?

— Помощники. Однако распоряжение было получено оттуда.

— Откуда?

— Сверху.

— Такого быть не может! — возмутился Нетудыхин. — Это ложь! Владимир Борисович был толковый мужик. Его смерть лежит на вас. Вы его убийца!

— Тимофей Сергеевич, я — всего лишь исполнитель воли Божьей. Если так получилось, значит, Он сам его востребовал к себе. Ему оттуда виднее, с небес. А вы не будьте наивным: толковый мужик, убили ни за что ни про что! Ну и что, что толковый мужик? Не святой же! А его семейные грехи? А предательство, которое он совершил в своей жизни, и по чьей вине расстреляно тринадцать подпольщиков? Вы собственно об этом знаете?

— Нет.

— Тогда молчите.

— Но откуда вы-то знаете?

— Знаю. Достоверно знаю. По роду моих занятий знаю. Так что, успокойтесь, жалеть не о чем. Дело обычное: за грехи прошлого надо платить. А он одной рукой делал Добро, другой — Зло. И думал, что он хитрее меня и Бога. Нет, так не бывает. Между прочим, был он у меня в аду. Просился котлами заведовать. Как раз место освободилось. Не взял я его. Послал на разгрузочно-погрузочные работы. Бригадиром смоловозов. Там он своей жестокостью к грешникам у Владыки исхлопотал частичное прощение. Сейчас на общак переведен, там режим помягче.

Нетудыхин был удивлен: Владимир Борисович — и вдруг такой столь неожиданный оборот: предательство тринадцати человек. А ведь поговаривали как-то в школе, что во время войны директор участвовал в подпольной организации. Гестапо нанюхало эту организацию. В одну из ночей оно взяло всех ее членов. В живых остался только Владимир Борисович. Говорили, что немцы пожалели его как малолетку… Нет, чернит Сатана честного человека! Нельзя ему верить. Все это выдумки и бесовские наговоры.

— Ложь! — сказал зло Нетудыхин. И обессилено признавая факт: — Но человека вернуть нельзя.

— Нельзя, — мягко согласился Ахриманов. — Такова Его воля.

— И это ложь! — сказал опять Нетудыхин. — Вам нужно было заполучить его место, чтобы иметь возможность додавить меня. Зачем вы сюда прибыли? У вас что, нет более важных проблем, чем совращение на путь Зла отдельного человека?

— Есть, конечно, есть. Работы — по самую макушку. Вот сейчас разрываюсь между Москвой и Прагой. Зреет у меня одно интересное дельце…

— Так чего же вы торчите здесь, в школе?

— Ну, не совсем так, Тимофей Сергеевич, не совсем. Торчу не я, а мой двойник.

— То есть? — не понял Нетудыхин.

— Черновую работу у меня осуществляют мои двойники. А я являюсь только в решающие, поворотные моменты дела.

— Это что-то новое, — сказал Нетудыхин, несколько теряясь и не совсем охватывая ситуацию в целом. — Как же вас отличить от ваших двойников?

— А зачем вам это? Я им доверяю абсолютно.

— Чтобы знать, с кем же я все-таки имею дело: с оригиналом или с копией? Сейчас я разговариваю с Дьяволом или его двойником?

— Со мной, Тимофей Сергеевич, то есть с Дьяволом.

— Где доказательства?

— Доказательства? Полная моя информированность о наших с вами отношениях.

— Хитрите вы что-то, Тихон Кузьмич, запутываете дело без надобности.

— Нет, Тимофей Сергеевич, не хитрю. Такую технологию диктует сам характер моей работы. У меня огромное хозяйство. Один охватить его я не смог бы. В вашем конкретном случае мое внешнее присутствие обязательно. Тут как раз необходим двойник. А то, о чем у нас с вами идет речь, для меня по значимости своей не менее важно, чем какой-то там назревающий локальный бунт в Европе. Додавить же вас, как вы изволили сейчас выразиться, я мог бы и без оккупации места директора. Оно мне не нужно. Место это предназначается для вас.

— Для меня?! Вы что, зачем оно мне? Я никогда не испытывал жажды власти. У меня свое дело на земле, своя миссия. Не сбивайте меня с толку. Я же вам сказал: никаких дел я с вами иметь не хочу! И от этого не отступлю до конца!

— Подождите, Тимофей Сергеевич, подождите! Ну, повздорили мы малость, чего не бывает. Я погорячился, вы погорячились — подумаешь! Речь-то идет о большем. Вам нужно расти, поднимать свою цену в глазах других людей. Для начала я вам организовываю местечко директора школы. Я долго тут не задержусь. Может быть, даже очень кратким будет мое пребывание здесь. Все зависит от вас. Вы же должны создать себе биографию роста: студент — учитель — директор школы — партийный работник…

— Какой еще партийный работник?! — в оторопи спросил Нетудыхин.

— А как же? Надо считаться с текущим историческим моментом: без помощи партии далеко вы не продвинетесь. Люди, Тимофей Сергеевич, уже давно поделились на кучки: по признаку рас, национальностей, территорий, партий, экономических интересов — это придает их существованию известный смысл. А один в поле не воин. Поэтому вы должны использовать преимущество кучки. Большинство моих помощников — гуртовые ребята. Хотя не все они, правда, атеисты, но мне служат преданно. Пока я здесь, Тимофей Сергеевич, вы должны подать заявление в партию. Я заделываю вам две рекомендации старых членов и отличную характеристику. Через год, или сколько там отведено для испытательного срока, вы становитесь членом партии. Дальше вам уже будет проще двигаться по служебной лестнице.