Анатолий Ириновский - Жребий

— Ногу поломал, — сердито ответил Василий Акимович.

— Ну, конечно, после такой пьянки, какую вы вчера с кумом учинили, разве земля под ногами будет держаться? О, Господи! Что ж это такое?

— Куда его? — спросил Нетудыхин.

— Сюда, сюда, пожалуйста. Клади на лавку. О, Боже!

Нетудыхин опустил мужика на скамейку.

— Хватит причитать, — сказал Василий Акимович. — Что случилось — то уже случилось. Ты сходи и налей там человеку бутылку. Если бы не он, я вообще не знаю, как бы с пруда добрался.

— Ты что, не понял меня? — спросил Нетудыхин.

— Ты не пьешь?

— Случается, выпиваю.

— Так почему же ты отказываешься? Не уважаешь крестьянина?

— Ты знаешь что, ты меня не зли! Давай разувайся, посмотрим, что с ногой. Помогите ему, — обратился он к хозяйке. — Ложись.

С трудом и причитаниями сняли правый ботинок и подвернули штанину. Голеностопный сустав оказался распухшим и воспаленным.

— Надо бинт, — сказал Нетудыхин. — И кусок жесткого картона. Или дощечку небольшую.

— Картон, кажется, есть. А бинт — где ж его взять?

— Ну, старая простынь, полотно длинное, чтобы можно было перевязать сустав.

Хозяйка побежала в дом.

— Вот что я тебе скажу, Василий Акимович, пока нет жены. Тебе нужно срочно показаться травматологу, желательно сегодня.

— Что, совсем хреновое дело?

— Я не врач. Может, вывих, может, трещина. А может, перелом. Надо, чтобы посмотрел специалист. Иначе ты со своим Федькой можешь расстаться. Понял?

— Да ты что! — сказал Василий Акимович. — Это так серьезно?

— Очень серьезно, — подтвердил Нетудыхин.

— Ну, блядь!..

Принесли старую простынь и переплетную крышку от какой-то книги.

— Пойдет? — спросила хозяйка.

— Пожалуй, — ответил Нетудыхин.

Любопытно, к кому так варварски относятся в этом доме? Он взглянул на темно-вишневый переплет: И. В. Сталин "Краткая биография". Да, не думал Иосиф Виссарионович, что его жизнеописание будет использовано для такой нужды народной.

Нетудыхин оторвал от простыни полосу и скатал ее в рулончик. Потом он согнул переплет в полуцилиндр и, приспособив его к ноге, стал обматывать. Василий Акимович заойкал.

— Терпи-терпи, — говорил Тимофей Сергеевич, — Повязка должна быть тугой.

Когда бинтовать закончили, оказалось, что нога в ботинок не входит. Пришлось одеть ее в носок.

— Слышь, Нюр, — сказал Василий Акимович, — человек говорит, надо срочно к врачу. Сбегай, наверное, к Илье, если он еще не сильно опохмелился, пусть отвезет меня мотоциклом в Покровское. Мотай.

И она помотала, оставив все свои дворовые дела, моля Бога только о том, чтобы кум Илья не оказался с утра сильно пьяным.

— Ну, я тоже пошел, — сказал Тимофей Сергеевич. — А то еще кто-нибудь на пруду уведет мой рюкзак.

— Давай, — сказал Василий Акимович. — Спасибо тебе. Ты меня здорово выручил. Будешь как-то, может, у нас — заскакивай. Мы люди простые, чего там. Удачи тебе.

Они пожали друг другу руки.

Нетудыхин вышел со двора и припустил к пруду. Но оказалось, волновался он зря: все было на месте. И самое удивительное, что рыбалка у него в тот день получилась на редкость удачная. Вечером, добираясь домой, он тащил рюкзак рыбы.

Недели через три, в субботу, Нетудыхин вновь заявился на пруду. После рыбалки заглянул к Василию Акимовичу. Тот уже шкандыбал по двору с палочкой и был искренно обрадован появлению Тимофея Сергеевича.

Отнеслись к нему, конечно, как к дорогому гостю. Соответственно накрыли стол. Оказалось, что с Василием Акимовичем в доме живет еще мать жены, глухая бабка Авдотья. В армии служат два сына-близнеца. Василий Акимович показывал Тимофею Сергеевичу их фотографии и, прихлопывая по ним ладонью, пьяненький, гордо произносил: "Орлы"! "Орлы". Между прочим, служили в стройбате…

Засиделись допоздна. Пришлось Нетудыхину заночевать у Василия Акимовича.

С того вечера всякий раз, как Тимофей Сергеевич появлялся на пруду в Победоносном, он забегал на минутку к Василию Акимовичу. Привозил ему из города то крючки дефицитных размеров, то тонкую цветную леску, — словом, они, несмотря на всю разницу в возрасте, закорешевали.

Глава 17

На отдыхе

В тот отпускной приезд Нетудыхина жизнь семьи колхозного механизатора стала открываться Тимофею Сергеевичу во всех своих заботах и тяготах. И по мере того, как он с ней знакомился, его собственная представлялась ему жизнью сибарита.

Поднимались они, Василий Акимович и Анна Петровна, в половине пятого утра. Двор, наполненный живностью, уже поджидал их появления. Вся эта свора, завидев хозяйку или хозяина, начинала хрюкать, крякать, кудахтать и требовала жрать.

Нетудыхин не понимал, зачем нужно было держать столь хлопотное хозяйство. Оказалось, надо. На колхозные заработки не проживешь. А в деревне всего один захудалый магазинишка, в котором практически, кроме папирос, водки и разной хозяйственной дребедени, ничего нет. Хлеб, правда, три раза в неделю завозили из Покровского. За всем остальным ездили в город. Накануне же праздников обычно деревня снаряжала гонцов в Москву. Оттуда привозили колбасу, сыр, элементарную сельдь, другой дефицит. Так что, если ты хотел быть сытым, всю эту многоголосую свору нужно было держать.

Дворовая живность, однако, составляла лишь одушевленную часть хозяйства. Вторую его половину занимали яблоневый сад и огород. Они тоже требовали затраты сил и времени. И выходило, что вся жизнь расходовалась на добычу пищи насущной. Именно она, эта добыча, становилась основным смыслообразующим фактором жизни. Жить, чтобы есть. И есть, чтобы жить. Человек замыкался в каком-то производяще-пожирательном цикле. Постепенно он духовно скудел и оскотинивался. Никакой там культуры не виделось и не просматривалось. Культура здесь исчерпывалась игрой на баяне безногого Кости Федосова, молодежными сходками в зимние вечера у кого-нибудь на дому да редкими свадьбами, на которых всем известная Нинка Ушлакова, захмелев, танцевала и пела под Мордасову своим пронзительным сопрано: "И жить будем, и гулять будем! А смерть придет, помирать будем!" Словом, это было обыкновенное крепостное рабство, прикрытое лозунгами о необходимости жертвы для лучшей жизни будущих поколений — коммунистический вариант христианской аскезы, — упакованное в единство интересов партии и народа, и тем не менее — рабство, в котором положение барина заняло государство. Впрочем, идеологическому обоснованию такого образа жизни никто не верил. Его просто не принимали всерьез. Но магически на всех действовало одно слово: "Надо!" Надо вовремя посеять и вовремя собрать урожай. Надо выполнить поставки государству. Надо думать об урожае следующего года… В правлении колхоза, в Покровском, круглогодично висел плакат, призывающий крестьян отдать все силы для выполнения задач, поставленных перед колхозниками партией. Время от времени менялся только порядковый номер съезда.