О'Cанчес - Пинка Удаче

Они, худо-бедно, строят свою жизнь и идут по ней, крепко держась за руки. Оба делают, может быть и не поровну, однако все, что в силах каждого, и не в ущерб друг другу. Это и есть равенство любви. Свалившиеся с неба миллионы, не заработанные, а возникшие вдруг, вычеркнут из их жизни одни проблемы и привнесут в нее другие, не менее серьезные. Стоит им засветиться с этаким выигрышем — двести миллионов — это не один миллион — и на работе у Меншикова обязательно возникнут осложнения, реальные осложнения… Почему? Да по миллиарду причин. Например, одна из миллиарда: любой закрытый производственный, научный, научно-производственный коллектив — это всегда борения пауков в банке, где зачастую имеют значение аргументы, прямого отношения к работе не имеющие… А двести миллионов выигрыша плюс мощная общественная засветка — это крепкий аргумент, чтобы отодвинуть разработки Меншикова и его команду чуть в сторону, в пользу конкурентных. Но работа для Меншикова — не просто добыча хлеба насущного, нет, это основной смысл его жизни, почти такой же, как Марина, Тимка и Лён с Манечкой. Ладно, с работой он управится, попытается это сделать, но как быть с семьей и детьми? Тимка, Тимофей влип по собственной инициативе в серьезные жизненные неприятности — и не успел еще хлебнуть лиха, не попробовал себя в битве за жизнь, не закалился — как уже вдруг девяносто девять процентов этих неприятностей растаяли сами собой под лучами золотого солнца! Лёня с Машей — то же самое: миллион им голову вскружил, а двести? Да они так и зашагают в будущее, в ногу зашагают, в полной убежденности, что рождены для восторгов, легких побед и разнообразных удовольствий, доставляемых внезапными деньгами. Некий хмырь, Сергутин-Брянцев, щелкнул из прихоти пальцем о ладонь, плеснул наобум золотым дождиком — и судьбы целой семьи, дружной семьи умных и порядочных людей, вдруг сорвутся со своего пути и закружатся по чужим орбитам, проложенных случайным образом каким-то первым встречным… золотарь-меценатом… Меншиков добьется всего, обязательно добьется, и воплощения научных замыслов, и по-настоящему больших денег, пусть и не завтра… Он ведь отнюдь не бессребреник! Но это будут заработанные деньги, и они тоже послужат примером… и Тиме, и Лёну с Машей.

— Это просто невероятно!!! На это раз действительно всё! Дайте на табло обратный отсчет времени! Даю ровно одну минуту, чтобы кому-то одуматься, либо преодолеть рассеянность!.. Пятьдесят девять секунд, пятьдесят восемь… двадцать две, двадцать одна…

— В чем секрет был, Валера, как ты догадался?

— Он задумал слово «стоха». И каждой из пяти букв придал двузначный порядковый номер из алфавита. Эс — девятнадцать, тэ — двадцать. А — не один, а ноль один. Я чуть было не подумал, что «сотня» задумана.

Валерий Меншиков мягко высвободил левую захваченную руку, обнял ее жену за плечо и повлек к себе… Две или три секунды она сердито упрямилась, а потом обмякла, словно бы надломилась, и уткнулась лбом в плечо мужа. Глаза ее были закрыты, крепко, добела, чуть ли не до синевы зажмурены, чтобы ни одна предательская слезинка не выскочила из под век. Валера может — и она должна смочь. Дома взахлеб поплачет, за плотно закрытой дверью…

— Мамик, мы уже здесь! Мы тоже не угадали! Эх, я ведь так и думала, что на единичку начинается, да этот меня сбил!

— Папа, мама! Что вы сидите, всё уже! Какая-то, блин, Ангелина Самсоновна Кулик ни за что ни про что отхватила сто лимонов! Пап, скажи ведь — подстава была, пиар на ровном месте!? С якобы угаданным номером!?..

— Подстава, или не подстава, но все идем вниз, к машине, и от папы не отходим. Дети, давайте, я вас возьму за руки?

— Еще чего! — Мамик, я за! Только давай под ручку, а не за руки!

Пока дети усаживались в машину, Марина улучила момент и попросила мужа:

— Остановимся где-нибудь, кофе попьем. Или горячего шоколада. Срочно! Иначе я — всё! Мне надо успокоиться и немедленно, сию секунду ощутить хоть какую-нибудь, пусть маленькую, но радость!

— Да не вопрос. Куда скажешь, на твой выбор!

— Не, пап, а все-таки скажи — круто, если кто взял и отказался от ста лимонов! Это круче математика Перельмана!

— И не ста, а двухсот. И вообще, это обман устроителей, такие чудеса бывают только в фильмах. Да ведь, мамик?

— Ох… этого я знать не могу. Наверное, здорово — уметь так поступать. Спросите лучше у папы.

— А чего меня спрашивать? Вот, кстати, вы втроем тоже можете совершить крутой поступок, о котором менестрели всех королевств Европы будут петь на всех языках: верните миллион рублей в бюджет благотворительной лотереи «Летний сад». Все будут рады…

— НЕЕЕТ!!!

Вероятно, сам Змей Горыныч не сумел бы возопить столь оглушительно и дружно. Даже охранник, стоящий у шлагбаума въезда на соседнюю платную стоянку, вздрогнул от этого трехглавого крика, а папа Меншиков только хмыкнул, покорно соглашаясь с подавляющим большинством:

— Нет — так нет. Вперед!

«Не выходи из себя — выходи из толпы». Эту безымянную безотчую мантру Марина Меншикова повторяла и повторяла про себя, весь путь от Юбилейного до Большой Матвеевской… И ведь помогло: слезы почти не катились по щекам… так… две-три случайные… под темными очками и не видно. Зато голос удалось удержать сухим и твердым. Дети не захотели идти в кофейню, попросили высадить их возле дома. Супруги Меншиковы даже и не подумали возражать, а сами, после недолгих препирательств, согласились поехать в «Корвин». Там и кофе неплохой, и все остальное не хуже.

А поскольку эту самую кофейню жаловал своим частым присутствием писатель Лук, то неудивительно, что они встретились там втроем: Лук и чета Меншиковых.

— Кого мы видим! Как всегда в черном! Ты вроде как чем-то озадачен? Лук, что случилось? Присаживайся!

— Да… лужу одну засыпали невовремя. На площади Искусств. Поэтому сегодня я буду огорченно пить американо, друзья. Как праздник прошел?

— Нормально, главное — дети довольны.

Горячий шоколад, спокойный треп с Луком и тихий живой джаз сотворили чудо: Рина потихонечку оттаяла.

— Слушай, Лук, может, ты голоден? Как насчет борща, хорошей котлетки?

— А что? — сразу же насторожился Лук, услышав из уст Марины Меншиковой слово «борщ». Но, получивший самовоспитание в лучших традициях коммунального бон-тона, Лук не решился высказать вслух соблазнительную догадку и вежливо отнекнулся:

— Да ну… В кафешках борщи как правило плохие и дорогие. Я лучше до дому подожду, там чего-нибудь сотворю и наверну.

— Лучок, ты не понял: Рина про домашний борщ говорит. А на второе котлеты. Пойдем к нам, поужинаем?

Лук торопливыми глоточками допил остывший кофе и замер, весь в лютых сомнениях…