Мария Семенова - Лунный пёс. Антология

— Иджик очень мелодичен. Как и любые лонгообразуемые.

— Да нет, я сейчас не о том. Вот, послушай этот фрагмент…

— Умоляю.

— Да нет же, это действительно интересно. Вот как это звучит в переводе брайтонцев: «У свободы есть два крыла — праведное и неправедное. Свобода не может быть только правой или только неправой, она всегда одинаково опирается на правду и ложь, иначе она перестает быть свободой. Но правда и ложь всегда остаются самими собою — иначе свобода рождает дракона». Это же Ирланд, понимаешь? Там все помешаны на праведном и неправедном, вот и суют их, куда ни иопадя! А на самом деле у иджангов синонима праведности как такового нет вообще! Их философской системе незнакомо понятие греха, самая близкая по смыслу замена — «неоправданные преднамеренные поступки, ведущие к уменьшению сообразности мира».

— Концепция интересная. Но пока что я никак не пойму, к чему ты клонишь.

— Ошибка перевода! Она не в отдельных словах кроется, она глубже… да вот, хотя бы это самое «глубже»! По нашим понятиям, истина всегда в корнях, в глубине. Ирландцы же ищут истину в небе. Если мы говорим о ком-то «витает в облаках», значит, он фантазер и мечтатель, а у них так говорят о самых выдающихся ученых. У иджангов же истина всегда находится за твоей спиной. Поэтому, чтобы найти истину, у нас нужно глубоко копать, на Ирланде — высоко взлететь, а на Джангерру — просто обернуться. Теперь понимаешь? Эта фраза на иджике звучит куда проще и короче — просто два крыла, правое и левое. И если поменять их местами, то ты обернешься и увидишь истину! Вот и все! Гениально, правда?

— Хм… Ты что, думаешь, что я ошибаюсь? Почему?!

— Я не думаю. Я считаю. И пока никак не могу просчитать вероятность того, что это твое гениальное лингвистическое открытие принесет нам конкретную пользу в текущей ситуации. Слишком большое количество нулей после запятой.

— Хм… о пользе я, признаться, как-то совсем… Но ведь не пользой же единой! Да и в конце концов, что такое страшное случилось? Ты же у нас вообще не совершаешь поступков, уменьшающих сообразность мира! Ты у нас — всегда!

— Это сарказм?

— Просто обидно. Ну почему?! И непонятно. Вот скажи, что тебя теперь не устраивает?! Я же вижу, что не устраивает!

— Мы поторопились. И выбрали не ту пару.

— В каком это смысле «не ту»?! У них же лучшие показатели! И линии те самые, милтонсовские! Че тебе еще надо?

— Они не единственные представители тех линий. Вот посмотри хотя бы на эту пару. У нее показатели ничуть не хуже.

— Если честно, не вижу особой разницы! Те же самые кошка с собакой.

— Разница есть. В первом случае — кот и сучка. Во втором — кошка и пес.

— Ну и что?

— Видишь ли, гибриды первого типа уже случались ранее. Редко, но было, можешь глянуть статистику. Просто мы не обращали на них внимания. Потому что они ничем не отличались от общей массы. А раз так, значит, где-то в мои расчеты вкралась ошибка. Я пока не могу ее обнаружить, но это вовсе не значит, что ее нет.

— Они там все еще пытаются провести свой дикарский обряд… Сказать, чтобы прекратили?

— Пусть развлекаются. Мне они уже неинтересны. А вот за второй парой стоит и последить. Я сведу их еще в этом сезоне. Сразу, как только обнаружу ошибку в расчетах. А пока портал можно и выключить, он свою роль сыграл.

— Я свободен!

— Ты одинок.

Ксант фыркнул, пожимая плечами:

— Это одно и то же. Я ни от кого не завишу и никому не обязан. Я могу делать, что захочу. Идти, куда хочу. Или не идти — если не хочется. Я — свободен.

Они снова стояли на разных берегах. И опять шумела вода. Но теперь он отчетливо слышал каждое произносимое слово. И уже успел понять, что вовсе не рад этому.

— Ты пленник. Пленник своего одиночества. Своей… свободы. Если хочешь называть это так.

Странно, но теперь, когда она почти не извинялась, слова ее почему-то злили его куда больше, чем раньше. Вот и сейчас он за какую-то пару вдохов дошел чуть ли не до бешенства — так хотелось доказать этой дуре всю очевидную глупость ее суждений.

— Да что ты вообще можешь знать о свободе?! Ты ее хоть раз в глаза-то видела? Нюхала ее? Тоже мне великая специалистка выискалась! Ты сама никогда не была свободной, что ты можешь понимать? Не одна свора — так другая. Не один хозяин — так другой. Ты всегда на поводке. Дернули — и ты побежала! Каждый из вас. Всегда. Ты ведь даже сейчас не можешь не уйти, потому что с той стороны вас сильнее дернули!

Вы оба уйдете…

Они качают головой синхронно, такие одинаковые. Но отвечает опять она:

— Я иду именно потому, что могу и не идти. Точно так же, как мы шли с тобой. Мы сами решаем это, понимаешь? Это добровольный выбор. Мой. Наш. А вот можешь ли ты пойти гулять не один, а в компании? Вдвоем, втроем, с кем-то из тех, кто тебе нравится, если они, конечно, есть. Молчишь?

— Я — кот! — фыркнул он резко. — Мне не нужна свора! Я гуляю сам по себе!

Может быть, излишне резко. Но ее слова неожиданно сильно задели — так, словно была она в чем-то права. Бред, конечно! Любому ясно, что прав именно он! Не может быть не прав! Захотелось оборвать глупые речи, и немедленно, — вот и вырвалось. А получилось только хуже — она говорила искренне, пусть даже и заблуждаясь, а он ответил не своими словами. Цитатой из инструкции. Глупой и напыщенной до отвращения.

Она могла рассмеяться — и была бы права. Но она не стала. Вместо этого вскинула руки над головой. И он внезапно понял, что это не руки, а крылья. Большие черно-желтые крылья. Так вот как она собирается добраться до орбитожителей! Значит, нет никакой Лестницы, есть только крылья, и они с самого начала это знали, и только Ксант как последний дурак…

С почти незаметной задержкой вскинул руки-крылья и Вит. Его крылья отливали рыбьей чешуей. Словно плащ жениха. Наверное, из него и сделаны. Теперь понятно, что они прятали в мешках и почему так ими дорожили, ни разу за всю дорогу даже понести не дали.

— Там наши дети. — Она смотрела вверх, ноги ее уже не касались земли, крылья вибрировали за спиной.

Дети.

Ну да. Их забрали, и теперь их надо вернуть, обязательно вернуть!

Как он мог забыть об этом?!

— А ты оставайся. — Она качнула головой. — У тебя ведь нет крыльев. Да и потом, это же наши с Витом дети.

Нет!

Не может быть! Он же помнит, отлично помнит! Три очаровательных котенка, такие милые и странные, такие непохожие на других, со светлыми головенками и немного иначе вывернутыми суставами. Но именно котенка! Он же проверил сразу, как только смог. Они не могли быть детьми Вита! Только не Вита…

Зачем она врет?!

— Нет! — крикнул он, запрокидывая голову. — Они наши! Наши, слышишь! Лоранты сами сказали!

— Они передумали. И потом, у тебя все равно нет крыльев!