Мария Семенова - Лунный пёс. Антология

Конечно.

Но только в том случае, если избранник твой не атавист. Смешно и нелепо любить того, кто не только не любит тебя сейчас, но и не сможет вообще никогда, просто не сможет… никогда.

Жалко, смешно и нелепо.

Над атавистами не смеются. К ним относятся с уважением. А вот над такими…

— Ну вот и все… кажется. Извини…

Он вдруг понял, что слышит ее голос. И свой тоже. Хотя уже не кричит…

Вит, правда, свалился тогда в довольно странный сквот с шестью лапами, крыльями, как у ночного зубастика, и длинной змеей вместо хвоста, но довольно быстро взял себя в руки. И оставил только крылья.

Или, может, еще позже, когда она просто вытолкнула их с Витом и бросила — разбирайтесь, мол, между собой сами? Они подрались тогда. Не вспомнить уже из-за чего. А она не стала даже предупреждать — просто сузила шкурку. И они остались беспомощно вращаться посреди какой-то здешней норы, а она полетела себе спокойненько дальше.

Нагло так.

А может быть, это случилось намного раньше. Еще в тот момент, когда он попытался сравнить ее с Леди.

И не смог.

Как бы то ни было, но тогда, когда с упертостью бревна на излете лезла она в спор орбитожителей, он уже знал это. И с каким-то почти суеверным то ли ужасом, то ли восторгом понимал — она не отступит. Так и будет долбить, пока не добьется. Потому что она наглее, чем тридцать три Леди, вместе взятые.

Может быть, даже наглее самих Лорантов-Следователей.

Она не стала менее наглой и потом, когда перестали эти Лоранты-не-Лоранты спорить и тот из них, кто не был бесплотным духом, вдруг страшно засуетился, интересуясь их крыльями и всеми обстоятельствами появления этих самых крыльев. Вспоминать об ужасах взлета-падения не хотелось. Ксант шипел сквозь зубы, отделываясь односложными фразами, Вит явственно позеленел и сглатывал, а она…

Какое-то время она просто молчала. А потом вдруг сказала, что отвечать сейчас не станет. Потому что слишком устала. Они все слишком устали. И отправляются спать. И пусть Лоранты-Следователи покажут им место, где они могут расположиться.

Вот так вот просто. Взяла и сказала. Вит даже охнул, позабыв сглатывать и побледнев еще больше. А Лорант…

Лорант послушался.

Теперь Ксант смотрел из своей подвесной койки, как она умывается. Здесь умывались по-кошачьи, без воды, при помощи влажных салфеток. Пустячок, а приятно.

Были и другие приятные пустячки. Например, койки. Подвесные. Значит, все-таки лукошко, а не конура, там койки не подвешивают, а стелят прямо на полу. В конуре было бы неуютно. А тут он чувствовал себя почти как дома. А еще — этих коек было только две. И потому Вит, помаячив какое-то время на пороге и повздыхав горестно, отправился в соседнюю… ладно, пусть у него там окажется конура. Хоть что-то ему приятное.

А главное — запах…

Ксант принюхался и еле удержался от довольного мурлыканья. Словно маленький котенок, которому мама почесала пузико. Несолидно как-то.

Она умывалась долго. Ксант даже успел слегка разозлиться на Лоранта — не надо было объяснять про эти салфетки и мусороприемник. Он подозревал, что ей просто нравится кидать использованный мокрый комочек в мусор и смотреть, как он исчезает.

— Ты все еще жуешь свою травку? — спросил он как бы невзначай, когда очередная использованная салфетка растворилась за черной мембраной.

Она моргнула. Улыбнулась виновато:

— Они кончились. Извини.

Ксант знал, что это вранье. Причем наглое. Но губы его уже сами расплывались в ответной улыбке.

— Вот и хорошо…

— Эри, запомни: я никогда не ошибаюсь в своих расчетах. Я же все-таки с Эридана. Хотя и Нового.

— Достал уже. Ты не человек, а машина! Самодовольная тупая машина! Способная только считать!

— Это в тебе говорит зависть, Эри. А у них будут чудные дети…