Дмитрий Леонтьев - Русская сказка

Стоит признать, что наш небольшой отряд вообще выглядел в глазах местных жителей несколько комично. Круглолицый, толстощекий Иван-дурак, в его расшитой яркими петушками рубахе, безостановочно болтающий, сам себя спрашивающий и сам себе отвечающий. Муромец, сложивший доспехи в седельную сумку и оттого вновь превратившийся в коренастого, простоватого на вид деревенского мужика-пахаря. И я, трусящий рядом с ними на своем приземистом, лопоухом ослике-горбунке, как Санчо Панса рядом с идальго. Скилла, видимо постыдилась шествовать посреди столь выразительной компании и мчалась тянувшимися вдоль дороги лесами, время от времени появляясь то справа, то слева от нас.

— Ты не устал, малыш? — спросил конь Муромца у горбунка, когда солнце начало клониться к закату.

— Нет-нет, что вы! — мой «скакун» был явно горд тем, что к нему обратился такой старый и заслуженный боевой конь. — Мне сейчас полезны нагрузки, ведь я только росту… Только горбик очень чешется. И еще голова болит от этого красномордого говоруна…

— Ну, эта беда легко поправима, заверил богатырский конь, и, повернувшись к Ивану, заметил: — Ваши повествования, многоуважаемый Иван, весьма увлекательны и глубокомысленны, что выдает в вас человека мудрого, ученого и опытного. Поэтому, как коллега — коллеге, позволю себе высказать несколько замечаний, относящихся не столько к сути ваших измышлений, сколько к их форме. Надеюсь, что столь высокоученому и даровитому человеку, как вы, эти скромные пожелания будут не столько обидны, сколько полезны. Разумеется, вы согласитесь со мной, что «до сих пор те, которые строили системы ораторского искусства, выполняли лишь незначительную часть своей задачи, так как в этой области только доказательства обладают признаками, свойственными ораторскому искусству, а все остальное — не что иное, как аксессуары. Сама же речь слагается из трех элементов: из самого оратора, из предмета, о котором он говорит, и из лица, к которому он обращается; оно-то и есть конечная цель всего…»

… И тут коня понесло. Нет, шел-то он по прежнему, неторопливым и ровным шагом, но при этом умудрялся «серым волком по полю кружить, как орел парить под облаками и растекаться мыслию по древу». «Риторика» Аристотеля, с которой он начал свое повествование, плавно перетекла в «Диалоги» Платона, мощным прыжком перескочила в «Опыты» Монтеня, яркой молнией сверкнула в «Критике чистого разума» Канта, прогрохотала чеканностью Ницше и наполнилась светлой мудростью измышлений Соловьева…

Как громом оглушенный сидел Иван-дурак на своем кауром жеребце, и даже стороннему человеку было заметно, что его конь понимает в этой бредовой мешанине куда больше своего хозяина. Уже давно отзвучали и стихли слова этой блистательной речи, а челюсть Ивана по прежнему лежала на его широкой груди, привлекая мух остатками утреннего пиршества.

— Обычно это действует на пару дней, — шепотом сообщил конь горбунку. — Наш случай — особо тяжелый, но за пару часов долгожданной тишины я ручаюсь.

— Где вы этому научились, многомудрый?! — воскликнул восхищенный горбунок.

— Была у меня одна знакомая сивая кобыла, — скромно признался конь.

— Имя сей почтенной дамы не должно быть забыто, — с чувством пожелал горбунок. — Да пронесется память о ней через века… А вот горбик все равно чешется…

— Мыться не пробовали? — вежливо осведомился конь.

— Ни разу в жизни… А что, помогает?

— Только тем, кто чесаться не любит. Но вам, мой юный друг, я все же открою одну сокровенную тайну. Мыть вас, как, впрочем, чесать, кормить, холить и лелеять должен ваш хозяин. Да-да, вам это может показаться странным, но то существо, что сидит у вас на спине, на самом деле является не только тренажером для укрепления ваших мышц, но и целым обслуживающим комплексом…

— Илья, — попросил я богатыря, — ты не можешь сделать что-нибудь со своим конем, а то он сейчас моего плохому научит.

— Признаться, я уже давно подумываю пересадить на него нашего Ивана, — согласился с моими опасениями Муромец. — Пущай они друг с другом болтают. По седоку и конь.

Так мы и ехали. С наступлением темноты разводили костер, если ночь заставала нас в лесу или в поле, останавливались на постой в домах, если в лунном свете нам попадалась деревушка. Версты текли под копытами коней одна за другой. Мелькали мимо веси, села, города и крепости. Выскакивали на перекрестках из своих ларцов Соловьи-разбойники, тянулись навстречу обозы с данью и податью для князя Владимира. Дни сменялись ночами, а ночи — днями. Было на нашем пути много и смешного и печального, но что б изложить все подробно, потребовалась бы не одна повесть.

Мой конек-горбунок рос не по дням, а по часам, и уже к четвертому дню пути догнал в холке богатырского коня Муромца, и останавливаться на этом явно не собирался. Когда, к исходу второй недели я возвышался над своими спутниками уже более чем на три головы, то счел это неудобным и спросил горбунка, до каких размеров вырастают лошади его породы.

— До угодных хозяину размеров, — любезно просветил меня четырехногий мутант. — Боги бывают огромными, как Сварог или Зевс, а бывают просто крупными, как Перун или Гелиос. Мы растем, пока хозяин не сочтет наш размер приемлемым для себя.

— Я уже нахожу его приемлемым, — торопливо заверил я. — Все, больше расти не надо.

— Тогда дай мне имя и прикажи.

— Легко сказать, — задумался я. — Вон, у Муромца, коня зовут просто — Конь. У Ивана-дурака — «эй ты, придурок». А тебе, для выполнения команды пароль обязательно нужен?

— Таковы правила, — жалобно покосился на меня горбатый монстр. — Да и не хочется, что б кто-то называл тебя «эй ты, придурок». Дай мне имя, Иван. Пожалуйста.

— Имя… Имя, — зачесал я в затылке. — Имя, брат, такая штука, оно с кондачка не придумывается. Я-то тебя хоть Росинантом назвать могу, только тебе потом с этим именем жить… Буцефал… Молниеносный… Вихрь… Сокол…

— Ты его еще Сивкой назови, — как всегда, невесть откуда возникла рядом Скилла. — Это же последний из рода Танатов. И звать его должны — Танат.

— А мне не нравятся эллинские мотивы, — закапризничал я. — Ты — Скилла, он — Танат… Мы в Древней Руси или в Древней Греции?

— Мне нравится имя Танат, — оживился горбунок. — Пожалуйста, Иван, нареки меня Танатом…

— Тьфу! — в сердцах сплюнул я. — Такое ощущение, что не собака с конем при мне, а с точностью до наоборот. Где уважение, это, как его… подобострастие?

— Служить бы рады, прислуживаться тошно, — нахально усмехнулась Скилла. — Ты бы лучше поторопился с именем, а то к завтрашнему утру получишь слона с крыльями — а оно тебе надо?

— С крыльями? — удивился я. — А почему с крыльями?