Владимир Дрыжак - Кесарево сечение

Но выловить Гирю мне не удалось – в этот день он был неуловим, невзирая на то, что я использовал почти все свои уловки. Попался он на следующий день ближе к обеду, выслушал просьбу и попросил передать Бодуну, что свяжется с ним вечером, если тот будет дома. Я связался и передал. А поздно вечером уже Гиря позвонил мне домой и дал следующее указание:

– Глеб, – сказал он, – завтра с утра ты сопровождаешь Валеру к Бодуну – оба уже в курсе. С Бодуном можно не темнить – мы согласовали позиции. Состояние Сюняева близко к критическому. Он меня обвинил в том, что я хочу его оттереть от виртуальной реальности, говорил лозунгами и сверкал очами. Не давай ему там впасть в экстаз, ограничивай амбиции, и все такое… То есть, ты несешь полную ответственность за то, чтобы Валера оставался дееспособен после процедуры.

– Есть шеф! – сказал я бодро.

Разумеется, я отдавал себе отчет, что Сюняев – это отнюдь не Куропаткин, за дееспособность которого я теперь мог вполне поручиться…

Валерий Алексеевич просидел с Гирей в виртуальной реальности ровно три часа. Когда он возвратился, лицо его было совершенно непроницаемо. Какое-то время он сидел с отрешенным видом и молча пил свой кофе, услужливо подставленный Бодуном. Потом молча встал и молча пошел к выходу. И открыл рот только в прихожей, когда надел шляпу. Он протянул Бодуну руку и сказал:

– Благодарю вас за предоставленную возможность ознакомиться с работой этого феноменального… Н-да… Вы, как я понял, отбываете с Асеевым?

– Да, – нейтрально ответил Бодун, не знавший как ему реагировать.

– Тогда передайте господину Асееву мое искреннее восхищение. То, что он сумел сделать.., – Сюняев помолчал, уставясь в угол. – Случись это лет двадцать пять назад, я был бы с ним, – он опять помолчал. – Увы… Удачи вам. Я, со своей стороны, сделаю все возможное…

Тут он резко повернулся, открыл дверь и вышел вон. Мы с Бодуном переглянулись. Я еще постоял минуту-другую, полагая, что Валерию Алексеевичу нужно дать возможность привести свои чувства в порядок. И только после этого, пожав протянутую руку, двинулся следом.

Выйдя на улицу, я догнал Сюняева, и мы пошли рядом. Валерий Алексеевич сначала шел медленно, отрешенно смотрел прямо перед собой, но постепенно начал ускорять шаг. Потом вдруг остановился и посмотрел на меня.

– Однако, сегодня не жарко… Интересно, а что это мы так разогнались? – произнес он удивленно.

– Не знаю, – сказал я. – Темп задаете вы.

– А ты меня сопровождаешь, – констатировал он, и после некоторой паузы добавил уже совершенно другим тоном: – Слушай, а ведь Петя у нас – великий человек!

– В каком смысле?

– Ну.., – Сюняев сделал выразительный жест. – В общепринятом. Например, в смысле значимости содеянного им для человечества.

Он улыбнулся.

– Да, – сказал я и сдвинул кепку на нос. – Вероятно так.

– Я всегда отмечал, что все великие деяния свершаются как-то обыденно. Вот, скажем, Брут зарезал Цезаря… Наверняка, обстановка была совершенно рядовая. Цезарь и в мыслях не держал, что его могут сейчас зарезать, посетил туалет, выходит, смотрит – Брут! Ну, и с ним еще пара человек. Он помахал Бруту рукой, мол привет, а тот наверняка растерялся и тоже сделал ручкой. И только после этого вспомнил, зачем пришел. Достал свой ножик, и сам удивился: неужели вот в этого Цезаря, почти бога, он воткнет ножик. И ужаснулся. И вот тут-то, после того, как ужаснулся, он Цезаря и прикончил. Сам понимаешь, вот так, с бухты барахты в живого Цезаря ножик воткнуть невозможно. Нужен адреналин…

– Наверняка без адреналина тут не обошлось, – согласился я.

– А уже потом, в разных пьесах, накрутили-навертели всякого… Сначала Цезарь произносит речь в полном одиночестве, потом он же ведет дисскуссию с Брутом и компанией, потом Цезарь, истекающий кровью, опять говорит, потом еще кто-то.., – Сюняев махнул рукой. – И за всей этой болтовней от нас ускользает мотивация бытия.

– Не вполне понимаю, к чему вы клоните. Чья мотивация?

– Того же Цезаря и Брута. Что их влекло по жизни? Неужели впрыскивание адреналина? Так сказать, нервное возбуждение…

– Валерий Алексеевич, вы меня совершенно сбили с толку! Я не могу понять, причем тут адреналин? Адреналин – химическое вещество, вырабатывается организмом…

– Именно, Глеб, именно! Он вырабатывается даже не мозгом – организмом. И для большинства людей является причиной их активности. Разумеется, я имею в виду некий обобщенный адреналин. Химический метаболизм. Спрашивается, кому и зачем это нужно? Это же рудимент доисторического периода.

Я вообще перестал что-либо понимать, остановился и поднял руки:

– Валерий Алексеевич, я вас умоляю, не говорите загадками! Петр Янович дал мне задание провести эту операцию таким образом, чтобы вы остались в рабочем состоянии. Сейчас у меня ощущение полного провала. Как я буду смотреть в глаза Гири, если вы в его присутствии начнете высказывать сентенции об адреналине в крови Брута? Это почти то же самое, что кровь Македонского в крови у Эндрю Джоновича! Но там хотя бы фигурировала пробирка с надписью, а у вас то же самое на пустом месте…

Сюняев смутился

– Извини, Глеб, я кажется э-э… несколько… И не учел, что ты не в курсе того, что там происходило.

– Где именно? У Цезаря?

– В ящике.

– Ах, в ящике! – я облегченно вздохнул. – Вероятно, вы как бы продолжили свои рассуждения, начатые там.

– Не совсем так, но в целом – да. Ты должен меня понять – я испытал сильное потрясение. Сильнейшее! Вероятно, самое сильное за всю мою жизнь. И какое-то время находился, как бы это сказать, э-э… в ступоре. Да, вот именно. Это было заметно?

– Было заметно, что с вами не все в порядке. Бодун был несколько озадачен вашей прощальной речью. Я не знаю, о чем они договаривались с Гирей…

– С которым Гирей?

– С реальным. Впрочем он ведь и с виртуальным предварительно договаривался.

– Но с реальным у Бодуна разговор был?

– Вы разве не в курсе?

– Ну.., – Сюняев покрутил носом. – Мне Гиря сказал дипломатично: имеется договоренность. Впрочем, это теперь несущественно… О чем мы говорили?

– Насколько я помню, о потрясении. И о том, что Петр Янович – великий человек. И о Цезаре с Брутом.

– Ну, эти последние – пройденный этап. Что же касается Петра Яновича.., – Сюняев заметно воодушевился. – Ты, вероятно, заметил, что к виртуальной реальности у меня повышенный интерес. Все эти звездные дали, конечно, тоже небезразличны, но в общем, особой пищи для ума я в них не нахожу. Ясно, что пространства много, материи мало, и что-то надо с этим делать. И примерно понятно, что с этим делать можно, а чего нельзя, даже если хочется очень сильно. Например, нельзя перемещаться в пространстве со сверхсветовыми скоростями. Во всякие там трансгрессии, нуль-переходы и подпространственные дыры я не верю, и перспективы тут не вижу. Все это, как говаривали наши предки, баловство и любомудрие. А вот концепция Бодуна вызывает у меня уважение. Ощущается квалифицированный подход. И, как ты уже понял, я теперь просто яростный сторонник Асеева. Но! – Сюняев поднял палец. – Мой личный интерес, – он ткнул себя этим пальцем в грудь, – научный, философский и всякий иной, сосредоточен не в направлении изучения методов размножения нашей цивилизации. Тут мне все понятно. С любых позиций цивилизация просто обязана себя продублировать. И должна воспользоваться любым удобным случаем. Случай представился – вопросов не имею! Но меня в гораздо большей степени занимает вопрос о том, как же наша цивилизация будет развиваться дальше. Сейчас я встал на позицию Сомова. Да, виртуальная реальность – ключ к дальнейшей экспансии человека в космос. И именно эта технология позволит нам в будущем достичь уровня суперцивилизации.