Владимир Дрыжак - Кесарево сечение

– Как в Гималаях? Он что же, Македонский, воевал в Гималаях?

– В предгорьях. А как же, по-вашему, он попал в Индию? – воскликнул обнаглевший Куропаткин.

Судя по всему, коньяк его не взял. И теперь этот тип откровенно потешался над моим тестем. Я решил, что Гималаи ему прощу, а вот за предгорья он ответит!

Валерий Алексеевич оторопело уставился прямо перед собой.

– Что они все лезут в Гималаи? – возмутился он. – Сперва Александр Македонский, а теперь и Гиря туда же…

– Так ведь там Крыша Мира, – сказал Вася.

– И что с того?

– Оттуда ближе к Богу, – пояснил я.

– Да? Ты так думаешь?.. Ф-фу!.. Нет, вот мошенники! Напоили старика, и издеваются, – Валерий Алексеевич вытер вспотевший лоб. – Пожалуй мне пора. Наталья Олеговна будут недовольны…

– А давайте сейчас же позвоним маме, и скажем, что ты у нас задержался, – предложила Валентина.

– Но я еще отнюдь не задержался, – запротестовал Валерий Алексеевич. – И потом – она наверняка будет против.

– Она наверняка будет "за", – уверил Куропаткин, вставая. – Это я беру на себя. Какой код?

– Мой, – сказал Сюняев. – Только не смей хамить!

– Когда это я хамил женщинам? – возмутился Вася. – За кого вы меня принимаете?!

– Было, Вася, было.., – лукаво заметила Валентина.

– Ну, – Куропаткин смешался. – Это был не характерный эпизод в моей жизни.

– А что за эпизод? – поинтересовался я.

– Я пошутила. Иди, Вася, иди. Папу все равно нельзя отпускать в таком виде.

– В каком таком виде? – Валерий Алексеевич возбудился. – И что значит "отпускать"?!

Валентина проигнорировала этот вопрос, потому что у нее в запасе был свой, который она и задала самым будничным голосом.

– А что, Петр Янович и в самом деле собрался в Гималаи?

– А откуда тебе это известно? Это ведь военная тайна! – изумился Валерий Алексеевич.

– Сам сказал.

– Я сказал?.. Глеб?!

– Факт имел место, – подтвердил я.

– А зачем я это сказал?

– Трудно сказать… Вероятно, в пылу борьбы с Куропаткиным.

– Ты Глеб, проследи, чтобы я тут вам лишнего не болтал. А то этот Куропаткин…

– Конечно, папа, – я изобразил на лице сыновнее послушание, потому что Куропаткин уже стучал пятками по полу где-то поблизости.

– Х-ха! Уже "папа"… Это ведь надо! Стоило чуть-чуть расслабиться, и уже "папа".

– А скоро вообще будешь "дед", – мстительно заметила Валентина.

Сюняев в ответ только обреченно махнул рукой. Похоже, он смирился с новой ролью.

– Докладываю, – объявил вернувшийся с переговоров Куропаткин. – Все нормально. Санкция получена, однако имеется указание ограничивать в спиртном. У Валерия Алексеевича, как выяснилось, сердце пошаливает.

– Предлагаю обмыть санкцию, – мрачно сказал Сюняев. – Предельные дозы упоминались?

– Нет, но…

– Разливай! Расширяет сосуды. Это с одной стороны. А с другой – все мы там будем. Вон, Шатилов здоровый, как бык, а тоже начал сдавать…

– Ты был у дедушки? – удивилась Валентина.

– Два раза. Один раз маму сопровождал. А другой раз он Петра вызывал, а тот меня прихватил. Надо бы и тебе… вам сходить.

– Мы с Глебом обязательно сходим, – заверила Валентина, даже не посмотрев в мою сторону. – А что такое с ним случилось?

"Да-а, – подумал я философски, – Надо срочно принимать решение, поскольку в этой семье решения принимаю я, а оно уже принято".

– Старость случилась, – буркнул Сюняев, разглядывая остатки коньяка в своем бокальчике. – Он, оказывается, инсульт на ногах перенес. А теперь правая рука начала отниматься. Он и заметил. Подписи-то ставить не может! Отнялась бы левая, он бы и продолжал сидеть…

– А где он сейчас сидит?

– Сейчас уже на месте. А какое-то время сидел дома. В стационар ложиться не пожелал, а насильно класть побоялись. Как же, большая шишка!

У меня возникло ощущение, что Сюняев уже не контролирует себя, и сейчас понесет околесицу. Но он как-то по-особенному посмотрел на меня, и я понял, что он вовсе не пьян. И он понял, что я это понял. После этого он поманил меня пальцем, и, приблизив голову, зашептал:

– Похоже, все! Последний из зубров… Бога надо молить, чтобы он выплыл, Бога! А не выплывет – все развалится к чертовой матери… Я за Петра беспокоюсь. Шатилов его закрывал, а уйдет – накинутся всей сворой и сожрут с потрохами.

– Не думаю, – заметил я осторожно. – Петр Янович не из тех, кого можно рвать на куски.

– Верно. Его можно только целиком проглотить.

– А тогда, думаю, подавятся. Все ведь сразу не смогут глотать, а от каждого в отдельности он отобьется.

– Ну, не знаю… Они с Олегом Олеговичем долго воду в ступе толкли, какие-то административно-правовые аспекты обсуждали. Планировали чего-то, и прочее – я отвлекся. А привлекся я обратно, когда меня Гиря предупредил. И такую, знаешь ли, интересную историю поведал нам Олег Олегович, что… Валентина, завари-ка ты нам чайку. Я ребятам сказку-быль расскажу. У вас тут закурить не найдется?

– Только этого еще не хватало! – Валентина поджала губы и ушла на кухню.

– Значит, нет, – констатировал Сюняев. – Жаль, Зураба нет. Зураб – человек, не то что некоторые…

– А почему, кстати, его с нами нет? – как бы невзначай поинтересовался Куропаткин.

– Так… Отъехал по делам… Хорошо тут у вас. Тихо, спокойно. Давненько я так не сидел… А история такая. Вот эта твоя сага о горшочках, произведшая на Петра Яновича столь бодрящее действие, как-то неожиданно пересеклась с другой историей…

– А вы тоже в курсе этих горшочков?

– Разумеется. И Кикнадзе и Штокман, а уж как Эндрю Джонович в курсе, так это любо-дорого посмотреть! Дело в том, что Эндрю Джонович выяснил.., – Сюняев внимательно на меня посмотрел, а потом перевел взгляд на Куропаткина. – Ладно, это пока терпит. Проболтаюсь, а потом мне Петр опять холку намылит. Пусть сам держит в курсе. Может вы с Куропаткиным тоже часть политических маневров – откуда мне знать?.. Так вот, мой тесть, а твой, стало быть… Кто он тебе будет? Ну, как бы дед. То есть, теперь уже фактический родственник, поскольку станет прадедом… Вследствии чего, его дела тебе небезразличны.

– Это – само собой. Он ведь еще и мой начальник по восходящей линии, так что куда ни кинь.., – заметил я многозначительно. – Вот Куропаткина можно было бы и выслать на кухню варить кофе.

– Но мы – гуманисты, и так не поступим. Василий, как я понял, друг семьи и хороший приятель Валентины, вопреки тому, что она мне плела в тот памятный вечер, когда удрала из дому, – сказал Валерий Алексеевич, обнаружив перед носом чашку чаю, а за спиной – Валентину.

– Вы, конечно, гуманисты, но Васю я вам в обиду не дам, и пить вы будете чай, – сказала Валентина усаживаясь за стол. И сурово добавила: – А сахар у вас будет – по вкусу!

Я вспомнил тот вечер и свою историческую фразу. И еще раз отметил, что с Валентиной нельзя расслабляться ни на минуту.