Андрей Зинчук - Общий район

— Дерьмо — ваш закон! — без всякой злости отозвался подследственный. — Закон для всех — это же смешно! Неужели вы этого до сих пор не поняли?

— Пожалуйста, даже по устной просьбе мы можем перевести вас в другой район, более вам подходящий, — проговорив это, следователь выписал пропуск и через стол протянул его подследственному. Но тот проигнорировал и это движение.

— Идите, — сухо сказал следователь.

— Но ведь я добивался другого!

— То есть как?! — не понял блюститель порядка. — Чего же еще? Разве не свободы?

— Пустая формальность, — усмехнулся подследственный. — Пропуска, например. Разве вы этого не знаете?

Это следователь как раз знал: хоть до сих пор и сохранилась форма пропусков, но сущность их давно утратилась, и, следовательно, только форма и осталась, ибо сами пропуска уже давно никто не проверял. И подследственный действительно имел право уйти после окончания допроса, на который полагалось не больше шести черных чисел.

— Тем более что вы выпускаете на волю преступника, убийцу, — усмехнулся подследственный.

— Значит, все-таки убийцу? — очень странным каким-то смехом засмеялся в свою очередь и следователь. Сколько уже раз в течение ночи смотрел он в подслеповатые глаза сумасшедшего этого человека… Значит, все-таки сумасшедшего? Следователь встал и подошел к сейфу. Достал из кармана служебных брюк ключ, отпер им сейф и вытащил из его мрачных недр на свет однозарядный пистолет с капсюльным замком, который ночью выкрал из музея Лука.

“Идиотские в самом деле у нас законы! — подумал следователь, впервые за все время допроса в чем-то соглашаясь с подследственным. — Демократия — демократией, но хоть бы музей запирали на ночь, хоть бы витрину!..” — Он вернулся к столу и положил пистолет на стопку накопившихся к этому времени бумаг. И повторил свой недавний вопрос: — Ну а все-таки? Что вы собираетесь делать дальше?

— Я?! — очки подследственного блеснули. (Или, может быть, это блеснули глаза?) — Там видно будет.

“Будет видно, — отметил про себя следователь. — Собрался мстить, наверное… Кому и зачем?” И автоматически он вспомнил: “Центральное адресное бюро, предупредить хозяина, засада…” В голове мелькнул мгновенный план: хорошо, формально он заканчивает следствие, не найдя в действиях подследственного сколько-нибудь серьезного состава преступления, он выпускает его на волю и даже возвращает оружие (насчет музейного оружия в Основном законе прописано ничего не было). В воспитательных целях, разумеется, дабы Лука сам, своими руками вернул покражу в музей… Чего он, гонимый из района в район тем же самым Основным законом, измотанный, переполненный ненавистью и жаждой мести, конечно же, делать не станет. А потом его подберет какая-нибудь добросовестная психичка. И там пусть с ним разбираются, как хотят. Для этого у них есть специальные люди и, кажется, даже специальные районы!.. Следователь заглянул в ствол пистолета: один заряд. Для того чтобы отомстить всем тем, кому иногда так мучительно хотелось отомстить ему самому, понадобился бы не однозарядный монстр, а современный скорострельный перпетуум-мобиле вроде тех, какие носят солдаты охраны района. Впрочем, всем — это, значит, никому конкретно, да? И, более не раздумывая, следователь протянул пистолет подследственному и кивнул головой. И это могло означать только одно: “Идите!”.

Следователя звали Феликсом. Все остальное — работа в Управлении, звание лейтенанта — присоединились впоследствии к его имени точно так же, как и великое множество других мелочей, чаще всего попросту не оговоренных в Кодексе. Устав к утру, он прошелся по кабинету от стенки до стенки, расставил по местам стулья. Налил воды в водник и полил цветы, напоминавшие крупную сиреневую плесень. После чего вновь сел в свое кресло и задумался. Если подходить к этому делу формально, выходило так: он только что выпустил на волю вооруженного преступника. Стул напротив еще недавно занимало громоздкое тело Луки, и с ним можно было сделать многое. И теперь, после того, как Лука исчез, нелегко будет, если заинтересуется начальство, объяснить причину, по которой Феликс не исполнил своего долга. Впрочем, ничего непоправимого в таком решении не было: в любой момент Луку можно было отыскать и задержать вторично. Но именно этого, по мнению следователя, сейчас делать и не следовало! (Какая тонкая игра слов! — усмехнулся он и решил отложить рассмотрение этого вопроса на вечер.)

По поводу трактовки Основного закона было много споров еще в училище, которое заканчивал Феликс. Тогда же пришла ему в голову странная мысль, что возможность такого свободного толкования закона о демократии — это путь к бесконечному и полному его осмыслению — вроде овладения тем высшим, постоянно ускользающим от сознания смыслом, которым пропитаны библейские тексты. И все же одно дело — теоретические рассуждения о смысле закона и совсем другое — его применение на практике. А все это вместе взятое: Основной закон, библейские тексты, сумасшедший с именем евангелиста… — для одной ночи было чересчур! Следователь обернулся и очень внимательно посмотрел на старого толстяка, изображенного на портрете. Тот по-прежнему улыбался: властно, скорбно, сочувственно и нежно. На письменном столе поверх кипы бумаг без дела лежал личный Кодекс Луки. Тоненькая такая папочка: общие положения, параграфы и подпись. За всем этим скрывался человек, которому было предписано проживание в подследственном Феликсу районе. Следователь сунул Кодекс в верхний ящик стола, где хранились бесполезные пропуска, и, не медля более ни минуты, покинул кабинет, чтобы спуститься узкой лестницей на улицу.

Еще не успел отзвучать в его ушах хлопок входной двери, как его крепко стукнули по плечу:

— Привет, Фил! Салют Швободе!

— Шалют! — пошутил Феликс, разглядев своего приятеля Патриция, а проще — Пата, знакомого по училищу и также работавшего в Управлении, но в другом отделе: там, где комплектовали выселяемых.

— Тем более что никакого Швободы уже давно нет! — как-то странно усмехнулся Пат.

— Куда направляешься? — спросил Пат.

— Домой, — скучно ответил Феликс и так же скучно пожал плечами.

— А в клуб не хочешь заскочить?

Больше всего Феликса раздражало в Пате то, что тот всегда поступал по-своему, так, как хотел он, а не так, как хотелось бы Феликсу. Вот и теперь Пат мягко прихватил следователя под руку и потянул в клуб. Сейчас, конечно, лучше всего было бы под любым предлогом отвертеться от его предложения и улизнуть домой, чтобы выспаться. Но только этого почему-то уже не хотелось: именно таким и был Пат.