Андрей Зинчук - Общий район

По улице им навстречу быстро шел какой-то человек в клетчатых брюках. Феликс его остановил и отвел в сторону, краем глаза наблюдая за тем, как Пат, от нечего делать, ковыряет носком ботинка выбоину в асфальте: недавно на этом месте районные пионеры испытали небольшое взрывное устройство. Ущерб в результате их действий оказался невелик — вылетело несколько стекол на первом этаже Управления. Поэтому пионерам попросту надрали уши. Драл лично Пат.

— Понял меня? — строго спросил Феликс. Человек в клетчатых брюках покивал головой, показав испорченные зубы, и ушел так же быстро, как и появился. И тогда Пат вновь мягко ухватил Феликса под руку. Следователь хотел огрызнуться, чтобы хоть чем-то досадить приятелю за свои всегдашние уступки, но передумал и смолчал.

Они спустились в клуб, где в это время собирались все те, кто работал в ночь. Обычно это были районные следователи и еще кто-нибудь из оперативного состава Управления. Таким образом, в клубе к утру подбиралась своя компания. Феликс, как его учили, выдержал паузу и лишь после того, как они устроились за столиком, равнодушно спросил:

— Нет ли каких-нибудь новостей?

Вместо ответа Пат как-то странно, как до этого на улице, усмехнулся и пошел к шкафчику, где хранилось клубное спиртное. Вернувшись с бутылкой и двумя высокими глоталками, он ответил:

— Есть. В наш отдел это пришло сегодня с утра.

— Что-нибудь серьезное или опять, как всегда, наврали?

— По южному сектору это прокатилось еще вчера вечером. — И Пат снова не к месту хмыкнул. — А я слышал недавно твой новый номер в ночной программе. Значит, еще пишешь, не бросил?

— Значит, так… — начал Пат. — Сегодня во время второй работы будут выборы. Вместо Швободы. А вечером его доставят на площадь.

После слов приятеля о новом президенте у Феликса в голове сделалась как бы небольшая метель: бессонная ушедшая ночь, полная сомнений, Лука и его исступленные речи о памятнике…

— Что ж так поздно объявили? — еще равнодушнее спросил Феликс и тут же устыдился некорректности своего вопроса: чем меньше народу соберется вечером на площади, тем меньше хлопот будет у сотрудников Управления, включая и их с Патом. — Кто проверял информацию? — исправился он. (Поскольку особенно важные сообщения нигде не фиксировались, а передавались изустно, находилось много остряков, выворачивавших рассказанное наизнанку, что сильно осложняло работу Управления по поддержанию порядка в районе.)

— Боб из “пересылки” проверял.

— У кого?

— У Макса из отдела свободного времени.

— Макса знаю, — кивнул Феликс: тем, кого он знал в лицо, он обычно доверял.

— Так что салют Швободе! — сухоньким смешком рассыпался Пат. И на него обернулись двое, сидевших за соседним столиком, и закивали головами:

— Салют-салют!

— Салют! — буркнул на всякий случай, отвечая на их приветствие, Феликс и поднял глоталку со спиртным.

В этот самый момент щелкнула дверца элеватора: на пороге клуба стояла какая-то женщина. Тут же Пат, не раздумывая, запустил в нее бутылкой. Но промахнулся: по стене ссыпались стекла, женщина ретировалась. Опять щелкнула дверца, и элеватор унес незадачливую посетительницу наверх.

— Послушай, Пат… За что ты так баб ненавидишь? — спросил Феликс.

— Ну а кто их нынче любит, а? Может быть, ты?

— Да что ты, что ты, — испугался Феликс и тут же нашелся: — Бутылки жалко!

— Правда, говорят, будто раньше они были с нами на равных… — через некоторое время рассеянно сказал Пат.

— Что-то такое и я слышал, — не заметив ловушки, отозвался Феликс.

— А от кого? — неожиданно жестко спросил Пат и через столик потянулся к Феликсу.

— Не помню, — соврал Феликс. На самом деле он слышал это сегодня ночью от Луки: сумасшедший решил вконец задурить следователю голову.

— Нет, ты вспомни! — настаивал Пат.

— Да не помню, и все! — отрезал Феликс. — Скажем так: сам придумал.

— Как ты сказал? На равных? Могу себе представить! — Пат заржал. — Это что же, пить, что ли, с ними вместе? А в сортир как? Тоже сообща?

Феликс был рад поводу рассмешить приятеля: повеселев, тот становился мягче и не делал ничего такого, что бы могло уязвить самолюбие следователя. Кроме того, он понимал, что с его, Феликса, подачи того и гляди пойдут новые анекдоты про равенство людей и баб, которые, конечно же, скоро забудутся, впрочем, как и все в этом районе… Одновременно с тем он вспомнил о новом президенте: в частности, сможет ли тот исправить все, что наворотил старый толстяк Швобода? Да и захочет ли этим заниматься?

— Был у меня сегодня один псих… — сам не зная зачем, признался Феликс (спиртное на него подействовало, что ли?).

— Ну, и?.. — спросил Пат.

— Пистолет из музея свистнул.

— Подписку, надеюсь, ты взял?

— Взял, — соврал Феликс.

— Ну, вот и ладно, — заключил Пат. — Значит, вскоре у нас объявится. Как его зовут?

— Лука.

— Хорошо. Запомню, — и Пат отправился к клубному шкафчику за новой бутылкой спиртного.

Патриций пьянел быстрее Феликса, с него постепенно слезала клубная напускная веселость. “Вот она — человеческая натура!” — думал Феликс, разглядывая все больше мрачнеющие глаза приятеля.

— Нет, чтобы сразу выселять! — злился тот. — Придумали подписку, возись с ними! Ты тоже!.. — он ткнул в Феликса пальцем. — Взял бы и выслал к чертовой матери!

— Не я придумал, — негромко отвечал Феликс, осторожно потягивая спиртное. — Закон.

— Дерьмо, а не закон! — вдруг развязно рявкнул Пат.

— Дерьмо, — согласился Феликс и тут же поймал себя на том, что вновь повторяет ночные слова Луки.

— Я думаю, что и новый ничего не сможет сделать, — подытожил Пат.

— Не сможет, — подыграл ему Феликс.

— Потому что все они гады, — сказал Пат.

— Разумеется, гады, — согласился Феликс.

— И мерзавцы, — сказал Пат.

— И большие мерзавцы, — ответил Феликс.

— И патологические лентяи, — добавил Пат.

— Ну и лентяи, конечно, тоже, куда от этого денешься?..

— Кажется, нам пора на воздух! — неожиданно заключил Пат и, отставив в сторону глоталку с недопитым спиртным, побрел к выходу. Элеватор поднял их на поверхность и мягко вытолкнул на улицу. Пат отправился к себе, а Феликс — к себе, чтобы отоспаться и успеть в студию к началу занятий.

Вновь завладев оружием, на мгновение Лука весь отдался ощущениям его приятной тяжести: словно бы во внутреннем кармане плаща у самого сердца находилось теперь самое главное, как будто это было само сердце, а вместе с ним и вся жизнь Луки — с ее сомнениями и языческой ее правдой. Выйдя из Управления, он закутался от ветра в плащ и сразу же постарался затеряться на пустынных улицах. Он бродил по городу, и ему казалось — он даже смеялся! — что не было никакого ночного допроса, и что эта удивительная легкость пришла к нему после глубокого сна или завершения интенсивной и плодотворной работы. Он оглядывался по сторонам и видел город не этим — тоскливым и холодным, а другим — праздничным, свободным, таким, о каком мечтал в своих жарких снах в начале той сложной и опасной миссии, которую на себя возложил. Приходилось задирать голову: город был вознесен строителями на столбы едва ли не втрое выше роста обычного человека и, хотя в это время никого в городе, как правило, не было, казалось, что он полон неподвижно стоящими людьми — столбы образовывали в перспективе целую толпу. Сегодня с утра дул особенно сильный ветер. В том районе, где Лука жил раньше, таких домов не было: колонны были пониже и ветер слабее. Лука разорвал пополам пропуск и пустил его половинки по ветру. И долго смотрел, как они крутятся, как приклеиваются к колоннам, отлипают и уносятся от него все дальше — неизвестно куда. Наверное, поэтому и не было в городе пыли и мусора: весь мусор сдувало словно струей воздуха из гигантского вентилятора.