Алексей Грушевский - Игра в Тарот

— Тебе бы только над другом похихикать! Ей же надо чтоб там на всяких дыбах, да сложным образом подвешивать. Всё надо правильно делать. Чтобы было всё достоверно. Иначе она не возбудится. Реквизит, знаешь, какой сложный! Дорогой. Импортный. Блестит всё. Страшно даже подступиться. Не то, что у нас, два провода и ржавый таз с водой.

— Ну, ничего держись. Родина послала, надо сдюжить.

— В общем, так, друган, давай ко мне на подмогу.

— Да что я там не видел. У меня на эту старуху косую не встанет.

— Да ей это и не надо. Если её как следует отсадировать, то потом достаточно на пропеллер посадить и все дела.

— Постой что за пропеллер? Ширево что ль?

— Да нет агрегат такой. Там над мохнатым велосипедным колесом сиденье с прорезью, так что при вращении колеса щетина ей, сам понимаешь что, трёт и она кончает.

— Так я то зачем нужен? Колесо крутить?

— Да нет. Педали она сама крутит. Только перед этим ей надо в образ войти. Ну, типа напали самураи, свободы лишили, разрушили всё, выпороли… Одним словом: Спалил фашист родную хату. Будешь вместе со мной антураж создавать.

— Это самурая играть?

— Или самурая, или фашиста, что в бошку ей стукнет.

— Слушай, да это же чёрти что, мы перед ней самураев изображать, а она на пропеллер и всё. Бред какой-то. Конечно один раз, по дружбе помочь можно, но, Кешь, ты только не обижайся, не интересно мне таким сексом со старой извращенкой заниматься.

— Пашка, не ссы. Там молодые демократки будут. Её соратницы. Будешь их трахать, пока она на пропеллере будет сидеть.

— Это как?

— В общем, она придумала такую пантомиму. Она содержательница притона. Где-то в Китае тридцатых годов. Тут начинается война. Самураи-фашисты захватывают притон, её садируют, а молодых шлюшек грязно имеют.

— А девки откуда?

— Да молодые демократки — феминистки. Она их сагитировала. Они там все с тараканами. Мечтают быть жертвами грубого насилия. Вроде, ещё трое наших подписались. Только бы не соскочили. Двоим, корешь, нам трудно будет. Эти демократки, если их выпороть, такие злющие! Даже виагра не поможет. Тут только числом брать надо. Выручай! Подъедешь?

— Клиента только домой доставлю, и к тебе.

Рыжий Толик рассеяно слушал этот диалог. Удивительно, он так долго был знаком с госпожой Муцуомовной, а ничего такого о ней не знал! Да, профессионалы эти ребята. Быстро колят.

Но это совсем его не интересовало сейчас. Он весь был сосредоточен на своём недавнем открытии. Он никогда не верил в возможность такого. Но сейчас он зримо и ясно убедился в возможности ясновидения и вещих снов. Ещё и ещё раз, вспоминая тот, давний сон, и сравнивая со всем тем, что только что произошло с ним на этом форуме, он снова и снова убеждался, что тогда, во сне всё было в точности так, как сегодня наяву. Он снова и снова, прокручивал в памяти обрывистые воспоминая смутных образов сна, боясь вспугнуть возникающую в его душе смутную надёжду. Пока ещё совсем эфемерную надежду. И с каждым мгновением он всё больше наполнялся восторгом, так как что-то подсказывало ему, что если это действительно так, и сон может быть настолько вещим, то это открывает ему какие-то новые горизонты и возможности. Пока ещё совершенно не ясно какие, но он уже был полностью во власти этих, непонятных, неопределённых, но чем-то неуловимо манящих и согревающих его новых надежд.

Он вспомнил, при каких обстоятельствах он увидел этот сон. Этот сон пришёл к нему в салоне госпожи Зары. Туда ему рекомендовал зайти Егор. Подлечить нервы. Они очень расшалились в период дефолта. Он был там один раз. Только один раз. Так как после первого же сеанса нервы сразу пришли в норму. Ему просто дали выпить какую-то гадость, и он заснул. И проснулся спокойным и умиротворённым. И когда он спал, он видел сон. Сон, который оказался вещим. Сон, который через несколько лет, сегодня, стал явью!

— Ну что, рыжий, теперь домой, а то я, как ты слышал, по делам спешу — прервал его размышления его новый не то наперсник, не то конвоир.

— Пал Палыч, день сегодня был тяжёлый. Сначала ваш визит, потом форум, затем эта Новодворкина, будь она не ладна. Мне бы восстановительную процедуру пройти, нервишки подлечить.

— Так тебя в больничку что ли оттаранить?

— Да ну их эскулапов. Что они могут? Только анализы брать. Мне бы к госпоже Заре.

— К шлюхам что ль? Ну, ты, рыжий, кремень. Правильный мужик. Так и надо! Слушай! А давай с нами к косорылой, там же, ты слышал, молодые шлюшки будут, там каждый хер сегодня будет на боевом счету!

— Да нет, Пал Палыч, вы не поняли. Она что-то вроде ведьмы, или гипнотизерши. Она успокаивает и возвращает сон.

Видно на слове «сон» Толик как-то выдал себя. Наверное, ему на доли секунды изменила выдержка, дрогнул голос, и Пал Палыч что-то почувствовал. Он внимательно, с подозрением, посмотрел на него, и задумался. Потом достал телефон и стал звонить.

— Пробейте салон госпожи Зары. Да, что-то вроде мистики. Сновидения там какие-то. Чем занимается? Есть ли наблюдение? Не опасно ли? Да, мой клиент, хочет туда подъехать.

Через пару минут пришёл ответ. Пал Палыч его внимательно выслушал.

— Ну, рыжий, дали добро. Вроде место надёжное, среди политбомонда модное. Там мы даже пост наблюдения установили. Сейчас тебя туда отвезу, и до завтра. А то ты сегодня, действительно, взволнованным был. Пошаливают то нервишки? Вроде взрослая девочка, а перед каждым трахом краснеешь как пионерка! Что, за такой талант клиенты дополнительно платят? — хихикнул он и ласково ткнул кулаком, начавшего уже было опять краснеть, Рыжего Толика в щёку.

На Толика смотрели своими выпученными мёртвыми и слепыми глазами бесконечные ряды каких-то заспиртованных невероятно отвратительных и страшных мутантов. Трудно было понять, откуда могли взяться эти инфернальные, совершенно неземные экземпляры, настолько их исказили деградация и уродство. Некоторые из них походили на ящериц, другие на варанов, иногда встречались экземпляры похожие на каких-то раздувшихся покрытых струпьями и глубокими язвами змей, в некоторых можно было рассмотреть искажённые уродством черты млекопитающих и, даже, иногда отдалённо что-то человеческое. Некоторые монстры были совсем маленькие, другие заполняли собой всё пространство пожелтевших от времени склянок, и их мерзкие бесформенные отростки, хвосты, щупальцы, морды были буквально впечатаны в толстое стекло этих старинных колб.

Стены комнаты, в которой его расположили, были все в уходящих куда-то во тьму стеллажах, которые до самого потолка, были плотно заставленных пузатыми, одинакового размера сосудами с чудовищными экспонатами внутри.

И всех этих заспиртованных уникальных и неповторимых редкостных существ объединяло только одно — гримаса ужаса, боли и безнадёжного отчаяния зримо застывшая на их искажённых и измученных мордах. Их слепые выпученные, рвущиеся из орбит остекленевшие глаза, были полны невероятной и одинаковой для всех невыносимой тоски, с которой они, казалось, смотрели наружу. Словно процесс их заключения в эти склянки сопровождался такими невероятными мучениями, что даже, казалось, они имели не столько физическую природу, так как было невозможно представить, что нечто физическое способно вынести, и тем более породить, такую боль, какая зримо читалась при взглядах на них. Источником этой боли было что-то лежавшее за материальной гранью этого мира, что-то потустороннее, метафизическое.