Александр Бачило - День гнева (сборник)

Он обернулся, постоял немного, прислушался, примерился к нему, оценил и пошел прямо на него, уже собранный и серьезный, как и полагается разведчику.

Сразу же за отрогом открывался вид в межгорье: внизу, наверное, была долина — оттуда как из духовки УДарило в грудь теплом жилья, — но видно ее не было. Закрывали широкие каменные террасы. Осторожно, чтобы не вызвать осыпи, он начал спускаться и, обогнув одну из скал, увидел самый настоящий, изумрудно-зеленый, с разноцветными кляксами цветов альпийский луг. В левом углу долины под отвесной скалой стояла хижина, перекошенная, сколоченная из чего попало, но все-таки самая что ни на есть реальная хижина, а не каменное логово какой-нибудь местной студенистой твари. А рядом с ней паслась обыкновенная земная корова. Пегая буренка с девичьими ресницами.

Форпост… От неожиданности Родион остановился, екнуло сердце, он сразу же ошалел — сорвал с себя рюкзак, бешено завертел его за лямки вокруг себя и покатился вниз, прямо на корову, со скоростью экспресса. Бедное животное перестало жевать и недоуменно уставилось на Родиона; а когда он налетел вихрем — отпрыгнуло в сторону. Но Родион успел поймать ее за холку — Родёмная моя животина! — со смехом повалил ее на землю и заорал: — Буренушка-коровушка, кормилица-матушка! Дай напиться молока, милая ты ладушка!

“Кормилица-матушка” взревела дурным голосом, завращала глазами и замолотила по воздуху копытами. Родион захохотал, отпустил ее, и она, вскочив, ужасным аллюром, вскидывая ноги на все стороны света, отбежала на безопасное расстояние и оттуда уставилась на него.

Тронутый на мою голову, всем своим перепуганным видом говорила она, страшно сопя. Родион еще сильнее расхохотался.

Сзади тихо скрипнула дверь, но он услышал, перестал смеяться и обернулся. Из хижины вышел поджарый, темнокожий, совершенно лысый мужчина в страшных лохмотьях. Он сощурился, безразлично посмотрел на Родиона, корову, привычным жестом подтянул повыше, до голого пупка, рвань брюк и, вытащив из кармана молоток, сошел с крыльца. У стены хижины валялась груда упаковочных ящиков, он не торопясь подошел к ним, выбрал один и принялся не спеша его разбивать.

Улыбка сползла с лица Родиона. Что-то, что-то здесь не так… Хижина из каких-то обломков, старых, погнутых пластметаллических листов, сбитых досками; без окон; дверь была когда-то крышкой огромного контейнера с остатками надписи “…eat Corp oration”, и сам хозяин, худой босой человек в рваных обтрепанных брюках и без рубашки.

Родион поднялся с земли и, машинально отряхиваясь, подошел к нему.

— День добрый, — сказал он.

Человек не ответил. Он развернул ящик раз, другой, примерился и ударил. Родиона он словно не замечал.

— Послушайте, — сказал Родион и положил ему руку на плечо. Человек не отреагировал никак — очевидно, он продолжал бы разбивать ящик и с чужой рукой, лежащей у него на плече — но Родион мягко сжал плечо и повернул его к себе лицом. Тот сразу же обмяк и не сопротивлялся, а только протягивал руки с молотком в сторону ящика и продолжал смотреть в ту же сторону. Кот вот протягивает лапы и смотрит на нагретую, теплую подушку, когда его берешь с нее к себе на колени.

Родион встряхнул его и посмотрел в глаза. Взгляд человека был тусклым и отсутствующим.

— Послушайте, — Родион забеспокоился, — что с вами?

Человек вдруг затрясся, зафыркал и, булькая, пуская пузыри, сказал:

— Х-гоу! — Мотнул головой, напыжился и добавил: — Г-гоу!

Родион невольно отшатнулся. Человек повел головой, скользнул по нему взглядом как по пустому месту, повернулся и снова принялся разбивать ящик.

Что ушат холодной воды. Сумасшедший где-то в пятистах парсеках от Земли заводит ферму и живет себе, припеваючи, в свое удовольствие… Родион оглянулся на корову. Она уже оправилась от испуга и щипала траву. Хвост ее висел неподвижно, как веревка. Впрочем, от кого ей здесь отмахиваться. Сзади, за спиной, хозяин по-прежнему стучал молотком, отбивал шершавые необструганные дощечки, вытягивал из них гвозди и складывал дощечки аккуратной стопкой, а гвозди в карман брюк. Когда молоток попадал по гвоздю, щелкала короткая искра, но человек не обращал на нее внимания.

Родион вздохнул и открыл дверь в хижину. В хижине было темно, только сквозь щели в лишь бы как сбитой крыше пробивались узкие, дрожащие пылью лучи света. Остро пахло запущенным, давно нечищенным хлевом. Посередине хижины на корточках у огромного старинного куба синтезатора сидела беременная, с большим животом, женщина. Она была такая же худая и — нет, не смуглая, нет — какая-то серокожая и в таких же отрепьях. К Родиону она не обернулась, а продолжала выщелкивать программу, быстро бегая пальцами по клавиатуре синтезатора.

— My God! 3 3 Боже! (англ.) — вдруг прохрипело из угла у двери.

Родион резко обернулся. В углу, в грубом деревянном кресле сидел лохматый седой старик. Руки, сухие, тонкие, лежали на подлокотниках-подпорках, тело было высохшим и дряблым — от него веяло давно забытой болью и мертвой плотью. Жили только дрожащая складками индюшиная шея и большие, почти светящиеся, глаза. Старик завороженно смотрел на Родиона и глотал слюну.

Паралич, понял Родион. Давний, старый. Запущенный. И мне, моему личному комплексу регенерации.

— I’m blessed, — просипел старик и, раздирая горло: — if you ate not earthman! 4 4 Будь я проклят, если вы не землянин! (англ.)

Родион вздрогнул и отрицательно покачал головой.

— Я не понимаю, — сказал он и смутился. — А планету, планету-то назвал “The End”! Тоже мне, англоман!

Старик плакал. Большими слезами, они стекали по морщинистым щекам на дрожащий рот.

— My God… My God… Can I hope what… 5 5 Боже… Боже… Мог ли я надеяться, что. (англ.)

Он внезапно затих, только всхлипывал и, моргая, смотрел на Родиона.

— Прошу прощен. Вы не кумуете по-аглицки… — спохватился он. — Та чо та я? Топа сюда, ближте, и оущайтесь.

Родион непроизвольно шагнул вперед. Старолинг… — Дед, а, дед, а ты, наверное, старый, очень старый, древний, можно сказать, старик.

— Ах, да не на чо… — лепетал старик. Он пошарил глазами по хижине. — Вон-вон у том куту еща ящик. Вы его поднажте и опущайтесь.

Родион выволок ящик из угла перенес его поближе к старику и сел. Совершенно ошарашенный.

— Вы уж прощея мя, — сказал старик, — но я не мо-жече… — Он смотрел на Родиона как на заморскую зверушку, большими, светящимися белками, глазами и вдруг, чуть ли не скуля, вопросил: — Како там на Земле? Вы давно оттоле?

Родион помялся, не зная, что сказать.

— На Земле все нормально. По крайней мере, так было сегодня утром.

— Сегод…? — оборвал его старик и поперхнулся. Глаза его разгорелись. И потухли.