Александр Бачило - День гнева (сборник)

Но с Шеббсом Джекки не было скучно.

То вдруг Шеббс, повинуясь тайным течениям своего воображения, начинал все отрицать. Он вовсе не прыгал на парашюте, он не умеет этого, он не видел никаких денег. Он всего лишь один из сообщников, даже не главный, а самолет угнал один из пилотов. Он, Шеббс, если и действовал, то действовал на земле. Да и как он лог угнать самолет? Шеббс наивно разводил руками. Ну, угнать, может, и угнал бы. Но откуда ему было знать, что “Боинг-727” один из немногих пассажирских лайнеров, которые можно покинуть прямо в полете, естественно, воспользовавшись парашютом. Кстати, позже, именно из-за этого случая, все машины данного типа были переоборудованы: на них был поставлен так называемый “блок Ш”, который сделал невозможным выпуск кормового трапа в полете.

Пока Шеббс и Джекки бродили по красному осеннему лесу, Шеббс выдал приятелю немало интригующих деталей. Разумеется, о самом себе. Скажем, он признался Джекки, что никогда не был близок с женщинами. Если он и преувеличивал, то, пожалуй не намного. По крайней мере, Джекки не стал бы оспаривать такое утверждение. Еще Шеббс признался, что он скуп, что он очень хочет найти потерянные деньги, что он будет их тратить расчетливо. Но по сообщениям газет было уже известно, что Шеббс не показался стюардессам скупым, по крайней мере, той же Флоранс Шеббс оставил восемнадцать долларов — всю сдачу с двадцатидолларовой купюры (Флоранс что-то приносила ему выпить). Однажды он пожаловался Джекки на свою неспособность чувствовать юмор, но по тем же газетам был уже широко известен ответ Шеббса стюардессе Флоранс, когда она спросила: зачем вам альтиметр? Этот прибор был укреплен на руке Шеббса, рядом с часами. Шеббс, не задумываясь, сказал Флоранс: каждый человек имеет право чувствовать и знать свою высоту…

Судя по всему, Шеббс выбросился из “Боинга” вовсе не в районе озера Мервин, как о том сообщала пресса, а где-то юго-восточнее, там, где холодно высится над красными лесами ледяной треугольник пирамиды давно погасшего вулкана Худ. Это, кстати, недалеко от Спрингз-6. Поезд, остановленный малайцами, находился сейчас где-то совсем недалеко от того места, где когда-то приземлился Шеббс. Это, несомненно, должно было волновать Шеббса, но ничего такого в своем соседе я не заметил.

В полете Шеббс ориентировался по навигационным маякам. Главный из них располагается на вершине того же вулкана Худ, а три второстепенных в его окрестностях. У Шеббса был небольшой приемник, с помощью которого он ловил и прерывистые сигналы передатчика, установленного на заранее спрятанном в лесу джипе. Машину Шеббс хорошо замаскировал, она стояла недалеко от поляны, на которой Шеббс рассчитывал приземлиться, как можно быстрее проселочными дорогами добраться до автострады! — только это могло принести успех. Ах, если бы еще и деньги были при нем!.. Джип, кстати, тоже был заминирован. На нем стояло мощное взрывное устройство, снабженное дистанционным управлением. Покинув опасный район, Шеббс загнал джип в озеро и подорвал машину прежде, чем она затонула.

Второй передатчик был спрятан в чемоданчике с бомбой. Перед тем, как покинуть “Боинг”, Шеббс переложил его в мешок с деньгами. Этот пластиковый прочный мешок он накрепко перевязал лямками, срезанными с одного из запасных парашютов. Продев руку в специальную петлю, Шеббс пристроил мешок с деньгами на груди. Собравшись с духом, он ступил, наконец, на выпущенный в полете кормовой трап. Сквозь ледяной ясный воздух, как сквозь голубоватую огромную линзу, Шеббс отчетливо видел далеко внизу яркие огни, обозначающие плотину Боннвилл, перекрывшую реку Колумбия. Поручень трапа оказался широкий, держаться за него было неудобно, и все же Шеббс спустился почти до последней ступени.

Изо всех сил цепляясь за поручень трапа, он внимательно всматривался в лежащую под его ногами смутную морозную бездну. Он также внимательно прислушивался к сигналам, звучавшим в наушниках. Прыгать следовало в тот момент, когда сигналы начнут звучать пронзительно и в полную силу. Однако мощный поток воздуха сорвал Шеббса со ступенек трапа несколько раньше. А когда парашют раскрылся, толчок оказался настолько сильным, что пластиковый мешок с деньгами сорвало с груди Шеббса — к полному его отчаянию.

Я раскручивал эту историю вместе с Джеком Беррименом. Не мало помог нам, понятно, Джекки. Но пластиковый мешок с деньгами так и не был найден. Это и было причиной того, что шеф не убирал фотографию Шеббса из своего письменного стола. В конце концов, двести тысяч долларов, даже с вычетом сорока (не тысяч, конечно) ничуть не помешали бы Консультации.

Шеббс ли это?

Мой сосед меня раздражал.

Наверное можно было добраться незаметно до его документов, скажем, ночью, когда он спал, но почему-то я не хотел этого делать. Ну, взгляну я на водительское удостоверение. Янг или Мозес, Роджерс или Бернабо — какая разница под каким именем живет сейчас этот человек? У меня у самого удостоверение было выписано на имя геодезиста Джи Джи Джеффриса… Главное не потерять самого Шеббса, плевал я на его бумаги. Главное не потерять его самого. Он моя добыча.

Выстрелы, раздавшиеся сразу со всех сторон, вернули меня к действительности.

Солдаты получили приказ взять поезд штурмом?

Непохоже…

Перестрелка длилась недолго. Заклеенные окна не давали нам возможности что-либо увидеть. Одиночная пуля, пробив стену вагона, ударилась о деревянную стойку над дверью. Йооп на корточках сидел прямо под этой стойкой, но уходить в другое место не стал. Тем более, что перестрелка прекратилась так же неожиданно, как и началась.

— Триммер, — попросил кто-то измученно. — Почитайте нам вслух. У вас хорошая память.

Я усмехнулся, но Триммер, тот самый теперь заметно похудевший коротышка с бульдожьей челюстью, отнесся к просьбе серьезно. Его голос дрожал, несколько раз срывался, но постепенно Триммер совладал с голосом.

— “Если наполнятся тучи, то на землю дождь они проливают, и если упало дерево, на юг ли, на север, то дерево — там, куда оно упало… Следящий за ветром не будет сеять, и глядящий на тучи не будет жить…”

Чистое безумие.

Эти заклеенные газетами окна, эти бледные, одутловатые, отчаявшиеся лица, пустые глаза, душная тишина и, наконец, этот устанавливающийся постепенно голос, сам по себе способный вогнать в отчаяние.

— “И приблизятся годы, о которых ты скажешь: “Я их не хочу”…

Чистое безумие.

Маленький Йооп, глубоко натянув на лоб берет, сидел на корточках в углу и напряженно вслушивался в голос Триммера. Малаец тоже выглядел измотанным, но над его головой не торчали взлохмаченные седые волосы и он никогда не старался сказать своим голосом больше того, что мог сказать. У него, у Йоппа, была цель.