Михаил Чернолусский - Фаэтон

— Эх, Ефремушка, — вздохнула Людмила Петровна. — Из Аграгоса нелегко выбраться… — В ее словах, однако, послышалась неуверенность. — Везде люди живут.

Ефрем переглянулся с Утяевым.

И тут впервые за все утро вставила свое слово Ася.

— Тетя Люда, — сказала она, обжигая Людмилу Петровну своим взглядом. — Не бойтесь, нет ничего лучше родины!

Опять разволновался Утяев.

— Как говорится… э-э-э… Подумаем о будущем. Вот Ван мается на чужбине… Это нам негоже…

Хотел добавить к этому и Ефрем, вспомнив о новых своих друзьях на подсобке, но понял, что слов уже наговорено вполне достаточно.

— Все ясно, — сказал он. — Ставлю вопрос на голосование. Кто хочет остаться?

Людмила Петровна замахала руками.

— Да какое там голосование, Ефремушка. Как вы меня поняли!.. Разве я… Меня ждут… — И она вновь прослезилась, обняв прижавшегося к ней Маратика…

Ван не заставил себя долго ждать. Он подъехал на этот раз на белой полицейской машине. Шофер хотя и не походил на араба, но явно был не местный житель.

«Ишь, пристроились, голубчики», — подумал Ефрем.

Они опять отошли в сторонку. Ван отдал Ефрему деньги — четверть знакомого мешочка.

— Вот все, — сказал он. — На все чеки. Ефрем протянул деньги обратно.

— У нас другой уговор… Иль передумал?

— Я ничего не передумал. А денег твоих не надо. Они долго непроницаемо смотрели друг другу в глаза.

— Ну, гляди. Твоя власть, — сказал наконец Ефрем. — Что, стало быть, дальше?

— Дальше в машину все! Дорогой заедем в магазин. Времени в обрез. Моя лазейка открыта до четырех. Надо торопиться.

Ефрем вновь уставился на полицейского.

— Ты чего? — нахмурился Ван.

— А кто тебя знает. Там ты переводчик, — Ефрем неопределенно махнул рукой, как бы показывая на Дынхей. — Здесь полицейский.

— Ну и что? В Аграгосе переводчиков для вас нет, кроме меня. Почему не подработать?

— Не мутишь ли воду?

— Во как. Не веришь, значит?

— А кто тебе тут верит? Ван заиграл желваками.

— Ну гляди, — процедил он сквозь зубы. — Потом пожалеешь.

Тут, почуяв недоброе, подбежал Утяев.

— О чем речь, ежели… э-э-э… не секрет?

— Денег не берет, — сказал Ефрем и внимательно посмотрел на директора.

Глаза Утяева и Вана встретились.

— Что, будем торговаться? — скривил в улыбке губы Ван. Его и без того красное лицо налилось кровью. — Тогда извиняюсь.

— Погоди! — Утяев схватил Вана за рукав. — Пойми, не нужны нам деньги! Вот харчишек на дорогу купим и куда нам они? Э-э-э… на что? Нам бы домой поскорее…

— Мне какое дело? — свирепел Ван. — Выброси. — Он отошел, потом оглянулся. — Ну, решайте.

И Утяев, не взглянув даже на Ефрема, ответил:

— Поехали! — Вчера он прекрасно понял, чем дышит этот загнанный в ловушку человек. — Поехали! — повторил для убедительности Утяев.

Ефрем откашлялся.

— Ишь, благородный какой. Ван подошел.

— Ладно, бородач, кончай. И у меня нервы.

— А документ мне будет?

— Садись в машину. Машина документ. — И, не дожидаясь ответа Ефрема, Ван пошагал вслед за Утяевым…

Через час они уже проезжали укрепрайон. (Полицейской машине дороги не заказаны.) Все молча смотрели на черные жерла пушек, устремленных в небо. «Где там, в Пустыне, мог скрываться неприятель?» Наверно, каждый из взрослых в машине об этом подумал, но вслух своей мысли не высказал. Даже обычных маскировочных сеток не было на орудиях. То ли к учению готовятся, то ли уже привыкли ничего не бояться. Ефрем вспомнил китайца, было бы кстати пересказать его мысли. Он опять промолчал. Вану, что ли, говорить? Поистине — голос вопиющего в пустыне… Добрые люди! Встречу вас, расскажу, все расскажу!

Еще через полчаса Ван высадил из машины своих пассажиров и, не попрощавшись, повернул обратно, в Аграгос. Он не искал сочувствия у этих путешественников и не ждал от них благодарности, он душу свою, обреченную на вечные муки, попытался хоть чуть успокоить…

Не прошли наши путники и километра, как впереди, за холмом, увидели белый самолет и побежали к нему, не думая об усталости.