Джеймс Блиш - Звездный путь (сборник). Том 2

И без всякого предупреждения перед моим мысленным взором как бы ожила та долина, о которой говорил Падма. Высокие черные стены вздымались по обе стороны от меня. Мой путь пролегал прямо вперед, он был узок и вел куда-то вниз. И неожиданно я почувствовал страх: в этой непроглядной тьме, скрывавшей все впереди, в глубочайшей из бездн, шевелилось что-то чернее тьмы. Что-то аморфное. И оно ждало меня там.

Но несмотря на то, что у меня мурашки побежали по коже при мысли об этом, одновременно меня переполняла огромная, темная, но ужасная радость в предвкушении встречи с ним. В это время откуда-то издалека, подобно усталому колоколу, донесся до меня голос Марка Торри, грустно и хрипло говорившего Падме:

— Что ж, значит, у нас нет ни единого шанса? Мы ничего не в состоянии сделать? А что, если он никогда не вернется к нам и к Энциклопедии?

— Вы можете только ждать — и надеяться, что это произойдет, — отвечал голос Падмы. — Если он сможет двигаться дальше, пройдет сквозь все, что сам создал для себя, и выживет, он сможет вернуться. Но выбор — всегда за ним, как и для каждого из нас. Рай или ад. Только у него гораздо больший выбор, чем у нас.

Для меня эти слова звучали как совершенная чепуха, словно порывы холодного ветра над какой-то бесчувственной поверхностью, вроде камня или бетона. И неожиданно я почувствовал огромную необходимость уйти от них всех подальше, чтобы собраться с мыслями. Я тяжело поднялся на ноги.

— Как мне отсюда выйти? — хрипло спросил я.

— Лиза, — грустно произнес Марк Торри. Я увидел, как она поднялась со своего места.

— Сюда, — сказала она мне. Ее лицо, повернувшееся ко мне на мгновение, было бледно, но без всякого выражения. Затем она повернулась и пошла впереди меня.

Она вывела меня из этой комнаты обратно тем же путем, которым мы туда пришли. Через световой лабиринт и комнаты по коридору Проекта Конечной Энциклопедии и, наконец, во внешний приемный зал Анклава, где наша группа впервые встретила ее. За всю дорогу она не произнесла ни единого слова. Но когда я уже собрался покинуть ее, неожиданно она задержала меня, положив руку на мое плечо. Я повернулся и посмотрел на нее сверху вниз.

— Я всегда здесь, — произнесла она. И, к своему удивлению, я увидел, что ее коричневые глаза полны слез. — Даже если здесь никого не будет — я всегда здесь!

Затем она быстро повернулась и убежала. Я тупо смотрел ей вслед, потрясенный происшедшим. Но за последний час со мной случилось столько неожиданного, что у меня не было ни желания, ни времени попытаться узнать или прикинуть, что девушка имела в виду своими странными словами, повторившимися словно эхо произнесенных ранее.

На подземке я вернулся назад в Сент-Луис, вовремя успев на челнок обратно в Афины, одновременно думая о многом. Я был настолько поглощен своими мыслями, что, когда вошел в дом моего дяди и прошел прямо в библиотеку, то не сразу обнаружил, что там кто-то был.

За старинным дубовым столом в своем высоком, обрамленном крыльями кресле сидел мой дядя. На коленях его лежала раскрытая книга в кожаном переплете, но он, казалось, не обращал на нее ни малейшего внимания.

Примерно в десяти шагах от него, чуть в стороне, стояла моя сестра, которая, очевидно, уже давно вернулась из Сент-Луиса.

В комнате также находился худощавый, темнокожий молодой человек несколькими дюймами ниже меня ростом. Печать его берберских предков была явственно видна каждому, кто, вроде меня, должен был в университете изучать этнические различия. Он был одет во все черное, его черные волосы были коротко подстрижены и открывали высокий лоб. И стоял он, словно прямой клинок находящегося в ножнах меча.

Он и был тем незнакомцем, с которым разговаривала Эйлин, когда я их видел в Анклаве. И темная радость ожидания встречи в глубине долины снова подпрыгнула во мне. Потому что здесь, без необходимости вызова, меня ожидала первая возможность использовать ту самую силу, о существовании которой я ранее не подозревал.

Это было место конфликта.

И поэтому открытие, сделанное мной на уровне подсознания во время беспрестанного единоборства света и тьмы, сразу же начало работать в моем сознании. Но почти немедленно эта моя новая любопытная черта самосознания была оттеснена пониманием моей собственной личной вовлеченности в ситуацию.

Когда Эйлин увидела меня, она лишь кинула единственный напряженный взгляд в мою сторону, но затем посмотрела на Матиаса, который сидел совершенно спокойно и ничуть не волнуясь. Его невыразительное, похожее на карту “пик” лицо с густыми бровями и густыми волосами, по-прежнему в массе своей черными, несмотря на то, что ему было уже под шестьдесят, было холодным и отстраненным, как обычно. Он так же, как и Эйлин, поглядел на меня, но только мельком, прежде чем снова повернулся навстречу эмоциональному взгляду Эйлин.

— Я просто скажу, — заговорил он с ней, — что не вижу, почему тебе надо беспокоиться и спрашивать меня об этом. Я никогда ни в чем не ограничивал ни тебя, ни Тэма. Поступай так, как считаешь нужным. И его пальцы сомкнулись на книге, лежавшей раскрытыми страницами вниз на его коленях, словно он собрался взять ее и продолжить чтение.

— СКАЖИ МНЕ, ЧТО ДЕЛАТЬ! — вскричала Эйлин. Она была на грани срыва руки ее были прижаты к бокам, а ладони сжаты в кулачки.

— Нет никакого смысла в моем совете, — отстранение произнес Матиас. — Что бы ты ни сделала — не имеет никакой разницы ни для тебя, ни для меня. Или даже для этого молодого человека. — Он замолчал и повернулся ко мне. — О, кстати, Тэм, Эйлин забыла тебя представить. Наш посетитель — мистер Джэймтон Блэк с Гармонии.

— Форс-лидер Блэк, — молодой человек повернул ко мне свое бесстрастное, с тонкими чертами лицо. — Здесь, на Земле, я — военный атташе.

При этих словах я идентифицировал его происхождение. Он был с одного из миров, которые с кислым юмором люди других миров называли Содружеством. Он должен был быть одним из религиозных, воспитанных в спартанском духе фанатиков, составляющих население этих миров. Было очень странно, очень, как тогда казалось мне, что из сотен типов человеческих сообществ, из семени, рассеянного на молодых мирах, проросло сообщество религиозных фанатиков, наряду с воинским типа Дорсая, философским — типа Экзотики, углубленных в науки обитателей Венеры и Ньютона, чтобы стать одной из своеобразных и больших осколочных культур.

Да, они были своеобразной осколочной культурой. Но не как о солдатах прослышали о них все остальные двенадцать миров, Дорсайцы были воинами — люди войны до мозга костей. Жители Содружества были людьми Верности — угрюмой и несколько мазохистской верности, — они продавали себя из-за того, что их бедные природными ресурсами миры немногое могли предложить для поддержки баланса контрактов, который позволял бы им нанимать профессионалов с других планет.