Ольга Белоусова - Перекресток волков

Я ударил в колокол. Сверху, с высоты колокольни, я хорошо видел лицо женщины-оборотня. И она тоже видела меня. Она призывала бога, но их бога здесь не было, а был только я. Я забрел в этот мир случайно, в поисках удивительного. Я нашел смертный огонь и колокола. Женщина молилась мне, не зная, кто я. Я пожалел ее и убил раньше, чем это сделало пламя. И потому никто не услышал ее крика.

Колокольный звон заполнил мир, поглотив всплески огня, возбуждение толпы, гул ветра в верхних порогах. И, я знал это, в тот день здесь, на площади, не пролилось ни единой слезы.

— В твоем сердце столько боли… столько гнева…

Нора обнимала меня и видела то, о чем я еще только догадывался…

— Я прощал и наказывал. Тысячи и тысячи лет. В моем сердце столько же боли, сколько крови на моих руках…

— Тебя мучает совесть?

— Нет, глупенькая! Это не совесть, это — память. И я боюсь ее, потому что осознаю беспомощность всей своей силы перед одним-единственным воспоминанием…

— Боишься? Ты — боишься?

— Я боюсь… Богам тоже ведом страх.

Она молчала… Она давал а мне время понять… простить… полюбить… Она была наполовину волком, наполовину человеком и совсем не была богом. Она не познала вечной радости и боли. И вечного страха. Она была такой, каким никогда не был я.

— Знаешь, я представляла тебя совсем другим.

— Каким?

— Сильным…

— Я сильный!

— Искренним…

— Никогда и ни с кем я не был более искренен, чем с тобой.

— Романтичным…

— Романтичным?

— Ты создал мир, которому по красоте и чувственности не было равных во Вселенной… Чего ты смеешься?

— Да… создал… А знаешь, почему?

— Почему?

— В подавляющем большинстве своем мы очень тщеславны. Нам нравятся приношения и подарки, и храмы, возводимые нашими именами. Мы творим, потому что создание миров — мода, которая никогда не уйдет в прошлое…

— Не верю, что, следуя моде, можно придумать вишневое небо…

— Ну… Я был тогда влюблен… и я был пьян.

— Пьян? Ты смеешься надо мной? Ты ведь не пьешь!

— Теперь вот и не пью… И волки не пьют. Наследственность… Погоди минутку, я тут намусорил…

— Ой… Что ты наделал? Зачем ты убил его? Ты ведь сам его только что придумал!

— Не хочу совершать новых ошибок, мне пока вполне хватает старых. Этому миру, чтобы выжить, нужен был свой бог. Вряд ли кто-то из моих знакомых польстится на планетку, придуманную не ими. А если оставить как есть… Нет! Я слишком хорошо знаю, что бывает, когда мир живет сам по себе…

— Что?

— Я покажу тебе… Идем! Идем!

Смотри… Бог, придумавший этот мир, не вернулся сюда. До сих пор. И до сих пор здесь горят костры и звенят колокола. Здесь ничего не изменилось за тысячи лет… Смотри! Видишь, сейчас деревенская площадь пуста и колокол молчит. Но это ненадолго… Столб для казней потемнел от копоти… Солнце слепит глаза, и в воздухе есть что-то… что-то неприятное, тяжелое. Чувствуешь?

Я хорошо помню тот день. Я стоял вот здесь, опираясь спиной на столб. Я пытался счистить с белой футболки и с новеньких джинсов свежие пятна крови. Из-за управы на площадь бежали два подростка. Один коренастый, темноволосый, другой высокий, с волосами цвета снега. Они не видели меня, конечно. «Ты — волчий подкидыш!», — кричал темноволосый. Они бросились друг на друга, как два разъяренных зверя, повалились на землю, сцепившись, кажется, не на жизнь, а на смерть. Следом за ними появилась возбужденная ватага деревенских ребят. Один из них тащил на длинной привязи воздушного змея. Змей слабо трепыхался, пытаясь взлететь, падал, снова пытался и снова падал. Выглядело все это довольно забавно. Но ребята, завидев драку, мгновенно забыли о своей игрушке, обступили дерущихся, крича: «Лу-ка! А-ми! Лу-ка! А-ми!» Они болели и за одного, и за другого, наверное, еще не определившись, кто из двоих станет их лидером.

Схватка была недолгой, и победителем из нее вышел беловолосый. Он прижал противника к земле, зло шипел ему в лицо что-то неразборчивое. Его с трудом оттащили в сторону, пытались успокоить… Он вырывался. Потом внезапно замер, долго смотрел на свои руки, испачканные кровью и грязью, затем медленно двинулся к церкви… Проигравший мальчишка поднялся с земли, подобрал камень, бросил его в спину беловолосого. Это было нечестно. Я развел руками, и камень пролетел мимо. Тогда проигравший закричал: «Оборотень!» В тишине лета его слова показались мне приговором. Колокольный звон разнесся над площадью, тяжело завис в воздухе и стих. Ребята испугались. И даже мне, ударившему в колокол, стало плохо от сознания того, что должно вскоре случиться. Только Ами, беловолосый мальчик, ушел не оборачиваясь. Наверное, он совсем не боялся тогда.

Налетел ветер, подбросил змея в воздух, понес с площади. Суеверное оцепенение, охватившее ребят, исчезло само собой. Мальчишки бросились за змеем. Они снова смеялись, словно не было только что драки и крови, ничего не было. Только не пройдет и двух лет, как Ами, беловолосый мальчик-подкидыш, уйдет из деревни, осыпаемый камнями и градом проклятий. Смерть в огне заменят изгнанием, и вряд ли в этом следует видеть милосердие…

С тех пор, с этой площади… я ненавижу колокола…

— Ной…

Позже, значительно позже судьба Ами станет судьбой моего народа. Но здесь, на площади, в забытом богом мире, я еще не знал этого… Дьявол! Я не знал этого и многие тысячелетия спустя! Я виноват перед волками…

— Нет, конечно же, нет!

— Виноват, Нора… Я дал им одно сердце, но два тела. Я научил их тому, что скрывали от своих детей другие боги. Я показал им дорогу, но не объяснил правил игры. Меня не было рядом, когда они оказались в беде. Я виноват. Но знаешь, что самое страшное?

— Что?

— Я знаю, что виноват, но не чувствую себя виноватым… Смотри, Нора! Смотри, несут хворост! Скоро здесь будет новый костер!

— Неужели ты не можешь это изменить?

— Боги не всесильны, девочка… А этот мир мне не принадлежит.

— Пожалуйста, давай уйдем, Ной…

В самом центре леса, на поляне, усыпанной желтыми и вишневыми цветами, залитой запахами травы, меда и вишни, горел костер. Над огнем, почти касаясь языков пламени, разбивая собой ночное небо, висел желтый диск полной луны. У костра, беспощадно смяв цветы, сидел красивый беловолосый парень. Он молчал в ожидании чего-то… кого-то…

Луну закрыла тень, и в лес пришла тишина. Время призраков. Время огня. Время решений. Парень поднял голову к темному небу. Он звал Бога. Ярко вспыхнул костер, и в его свете глаза человека засветились зеленью леса. Тень ушла, открывая луну в кровавом облачении. И кто-то закричал — слишком далеко, чтобы понять, был ли это крик испуга или агонии.

Потом луна вновь стала желтой. На краю поляны появилась фигура в рваном плаще. Из-под капюшона, почти скрывшего лицо, выбивались белые волосы. Человек преклонил колени перед Богом. Небо просветлело. Далеко, там, где восход, звенела странная, невероятно красивая мелодия. Зов Леса. Беловолосый зажал ладонями уши, пытаясь спрятаться, убежать от того, что ему суждено. Первый и последний раз в своей жизни он испугался этой музыки. Бог обошел костер, опустился рядом с человеком, осторожно отвел его руки от ушей. Потом откинул капюшон. И стало видно, как они похожи, Бог и тот, кто искал его, — уже не человек, но еще не бессмертный. И небо потемнело вновь, и пришла новая ночь, а потом новый день. А потом появилось другое небо и другая луна в мире, который я придумал.