Ольга Белоусова - Перекресток волков

— Сержусь? Глупости…

Я помолчал, потом осторожно спросил:

— Ты пойдешь за мной?

Не то, чтобы я сомневался в ее ответе…

Нора легко коснулась ладонями моей груди.

— Пойду.

— То было время чудес…

— То было время чудес…

— Я выросла в лесу и думала, что хорошо знаю его, но ты показал мне совсем другой мир…

— Я показал тебе другие миры.

— …Мир, наполненный колдовством и любовью…

— Я соблазнял тебя их красотой, я заманивал тебя вечностью, я уговаривал тебя мечтами. Я хотел, чтобы ты осталась по собственной воле.

— Наверное, я еще никогда не была так счастлива… И возможно, никогда не буду больше…

— Будешь. Конечно, будешь. Я обещаю. Чистое сердце не может, не должно испытывать боли.

— И впрямь, то было время чудес.

— То было время, когда я узнавал тебя и вспоминал себя…

Вода была желтой, как лимон. Песок скрипел под ногами, щекотал и обжигал пятки. Мы целовались под белесым небом во всполохах молний. Мы дразнили друг друга и смеялись над собой. И она все боялась, что мы не найдем дорогу домой. И я рассказывал ей, как рождаются миры.

— Смотри… Пустота пространства… вода и воздух… желтое, синее, красное… сладкое, острое, чувственное… лепишь… лепишь… скручиваешь… Новый мир, как губка, он впитывает в себя все — твои желания, твои надежды, разочарования… Твою память… И то, что чувствуешь ты сейчас, останется с ним навсегда. Понимаешь? Это важно…

— Понимаю…

— Колыбельная в тишине… Так. Пусть будет так.

— Красиво…

— Вот и родился мир. Смотри… Внимательно смотри, может, однажды ты захочешь это повторить…

— А у меня получится?

— У Ами не получилось. Но ты ведь совсем другая. Так что… кто знает?

Снег налипал на щеки, медленно таял, стекал по лицу. Мы подставляли ему руки, купались в сугробах, прыгали со скал в бушующий океан и искали паутинки в облаках… И она рассказывала о себе, то, что хотела, или то, о чем спрашивал я.

— А ведь ты умела перевоплощаться еще до того, как тебе исполнилось шестнадцать, да? Как?

— Ну-у…

— Как? Даже мне пришлось дожидаться своего шестнадцатилетия, а ведь я — какой-никакой, а все же бог.

— Меня научила Динь. Она сказала, что любое правило можно обойти. Тем более такое глупое…

— Ты красивая… Ты умеешь колдовать?

— Совсем немножко… Динь говорила, что колдовством жизни не поможешь. Она, мол, и себе не помогла и другим только напортила… Ной, а ты знаешь, что она имела в виду?

— Нет.

— Не знаешь?!

— А разве должен?

— Ну ведь ты же Бог!

— Мой статус не обязывает к всезнанию…

— А Динь…

— Хватит уже о Динь, ладно? Она не самое приятное существо во Вселенной.

— С чего ты взял?

— У нее слишком равнодушные глаза. Скажи лучше, почему ты перевоплощаешься в кошку? Твой отец был волком.

— Извини, уж что получилось…

— Мне нравится, когда ты смеешься…

Она была мягкой, пушистой, податливой, юной… Она была мне подарком, и я не собирался от него отказываться.

Мы бродили по лесам многих миров. Мы встречали закаты и провожали рассветы. Мы пели песни Леса и любили в свете тысячи лун.

— Смотри, смотри, енот! Ох, нет, убежал… Ной! Он испугался тебя!

— Не удивительно, я же все-таки волк!

— А я-то, глупая, думала, что ты — Бог!

— Не щекочи меня! Пожалуйста!

— Так ты еще и ревнивый!

— Пожалуйста! Я не могу сосредоточиться на ответах…

— Хорошо-хорошо… Так ты волк или бог?

— А кого из нас ты хочешь больше?

— Для меня нет разницы.

— Для меня тоже.

Она разрывала мясо белоснежными острыми зубками, она слизывала сок дикой малины с ладоней и вычесывала из копны блестящих волос колючки репейника. Она была невероятно красива. Она была моей. И время останавливалось для нас там, где мы были, счастливы.

Я ел вишню и вспоминал…

— Видишь ту звезду?

— Которую?

— Правее макушки того дерева… да нет, не там… Ладно, погоди, сейчас подправлю… А теперь видишь?

— Ой! Желтая? Которая мигает, да?

— Да. Около нее вращается одна смешная планетка… маленький такой мирок, засыпанный камнем и песком… Помню, однажды мы устроили там полигон… мерялись силой…

— Мы? Кто — «мы»?

— Я и Ами. Мы тогда развлекались вместе… И вот, в самый разгар веселья вернулся из какого-то путешествия хозяин этого мирка… Здоровенный такой божок, на буйвола смахивал. Мы рванули оттуда, только пятки сверкали. А он матерился на всю Вселенную…

— Почему?

— Как это почему? Мы там на пару с Ами такое устроили!

— Вы были друзьями?

— Да.

— Что произошло потом? Из-за чего вы поссорились?

— Не помню еще… Это было очень давно.

— А ты помнишь, как вы познакомились?

— Я помню мир, где он родился.

— Расскажи!

— Тебе не понравится…

— Тогда просто помолчи… Небо темнеет… Будет гроза.

Не осознавая этого, она бередила мои раны. Я вспоминал, и воспоминания не всегда были приятными.

Лобное место, как и положено, находилось в центре единственной в деревне площади. Здесь, между церковью и управой, был установлен приличных размеров новенький деревянный столб, обложенный охапками сухого хвороста. И опять же, как и положено, в день суда площадь была до отказа забита людьми, взрослыми мужчинами и женщинами, стариками и детьми. Возле столба стоял деревенский голова. Было жарко и очень шумно. Толпа скандировала: «Сжечь! Сжечь! Сжечь!» И голова выкрикивал: «Судим оборотницу! Судим оборотницу!», словно на площади были еще те, кто не знал причины этого очень несвоевременного для периода уборки урожая массового сборища.

Из церкви вывели молодую женщину. Руки у нее были скручены за спиной, одежда разорвана и вся в крови. Толпа не просто расступилась — испуганно шарахнулась в стороны. Женщину привязали к столбу, заботливо пододвинули ближе охапки хвороста. Народ хлынул обратно, заполняя образовавшиеся было пустоты. И воцарилась небывалая тишина. Голова спросил громко, так, чтобы слышно было в задних рядах любопытствующих:

— Ты обвиняешься в колдовстве и убийстве. Что ты можешь сказать в свое оправдание?

Женщина плюнула в его сторону.

— Убийца! Нечего мне сказать! Сегодня вы судите меня, но придет день, когда будут судить тебя!

Голова сделал вид, что не услышал ее слов. Призывно обратился к окружающим:

— Выносите приговор, почтенные люди! Виновна ли?

Толпа ответила хором:

— Виновна!

— Жизнь или смерть?

— Смерть! Смерть! Смерть!

— Приговариваешься к сожжению на костре, ибо известно нам, что нельзя оборотня иначе, чем огнем, убить, — вынес вердикт голова и отошел подальше от столба, освобождая место человеку с факелом. Под радостные выкрики толпы вспыхнул хворост.