Френсис Шервуд - Книга сияния

— Позвольте, я вам помогу, — сказал камердинер, подводя к палатке императора, чьи чулки и башмаки уже были забрызганы грязью.

— Я должен там лечь?

— Ваше величество, это единственный способ.

Все трое собрались вокруг императора.

— А это не слишком жестокое испытание? — спросил император. — Понимаете, когда я родился, я был болезненным ребенком, и меня тут же сунули внутрь свежезабитого ягненка. А когда полость остыла, с бойни мигом доставили еще одного. И так одного за другим. Только на третий день я смог сосать молоко у кормилицы. И потом всю жизнь боялся тесноты.

— Вы по-прежнему хотите стать бессмертным? — спросил Вацлав.

— Конечно, хочу!

— Тогда ложитесь. А мы сейчас вернемся.

Вацлав, Кеплер и раввин отошли в сторону и переглянулись.

— Уверены, что получится? — спросил рабби Ливо у Вацлава.

— Безусловно.

— Значит, он вернется в замок, убежденный в своем бессмертии? Это четко отпечатается в его мозгу?

— Честно говоря, рабби, вряд ли какая-то идея способна там четко отпечататься, — Вацлав вздохнул. — Скорее она станет частью общей путаницы. Но он больше не будет вам досаждать. Могу вас в этом заверить.

Раввин внимательно взглянул на камердинера.

— Вы стали большим специалистом по софистике, Вацлав.

— Это все Киракос. Я от него научился.

— Понимаю. А откуда средства на поездку в Карлсбад?

— А этому я научился от Келли, упокой Господь его душу. По сути, все началось с одних часов, на которые Келли положил глаз. На них был мавр в тюрбане, усеянном жемчугами и прочими драгоценностями. Поначалу мы собирались подкупить стражу, но затем события начали разворачиваться столь стремительно, что часы остались у меня. Что мне было делать? А реликвии из гробницы святого Венцеслава… Поймите, рабби, я чех. Это достояние нашего народа.

— Больше ни слова, герр Кола. Здесь у вас полное право. Больше того, я должен вам кое-что сказать, и сейчас, пожалуй, самое время.

— Не надо, рабби, — сказал Вацлав. — Я знаю.

— Знаете?

— Более чем подходяще, что я оказался здесь сегодня, в самом конце.

— И никто не пострадает?

— Обещаю, рабби, никто не почувствует боли, ни одному невинному не будет причинен вред.

— Значит, я могу идти домой?

— Счастливого Нового года, рабби.

Тщательно запахнув свой кафтан, чтобы защититься от октябрьского холода, с головой погрузившись в раздумья, рабби Ливо побрел вдоль берега Влтавы к Юденштадту. Кеплер с Вацлавом вернулись к палатке. Пажи, голодные, замерзшие и уставшие, были рады, когда их отослали в замок.

— Как я уже сказал, ваше величество, — начал Вацлав, — вы почти ничего не почувствуете.

— Смотрите, по-моему, скоро взойдет солнце, — вмешался Кеплер. — Так и есть.

— Сейчас вам самое время ложиться спать, не так ли? — спросил Вацлав у Кеплера.

— Да, неплохо было бы немного поспать. Как вам известно, все последние дни и ночи я был очень занят.

— Тогда увидимся, — сказал Вацлав.

— В «Золотом воле».

— Да, в «Золотом воле».

Кеплер направился в Старе Место. Его работа продвигалась неплохо — по крайней мере, лучше, чем раньше. В эти ночи астроном был так близок к Марсу, что чувствовал себя в ладу с великими тайнами Вселенной.

— Итак, пожалуйста, просто полежите спокойно, — сказал императору Вацлав. — Лучше всего закрыть глаза. Я досчитаю до сорока. Ровно сорок лет древние израильтяне блуждали по пустыне. По сорок лет царствовали Давид и Соломон. Всемирный Потоп длился сорок дней и сорок ночей. Существует сорокадневный период после смерти. Христос сорок дней находился в пустыне. Вы услышите, как я буду называть некоторые числа, — продолжил Вацлав, — но вам это покажется полной чепухой. Затем я семь раз обойду вокруг вас по часовой стрелке…

— Полной чепухой, Вацлав? О чем ты толкуешь? — Император в ужасе распахнул глаза.

— Закройте глаза, ваше величество.

— Но слова, что там за магические слова, те слова, которые сделают меня бессмертным?

— Слово, ваше величество, всего одно, и оно — ЕМЕТ, одно из имен Бога.

— Значит, я стану подобен Богу. Хорошо, хорошо. Так просто и в то же самое время так основательно. Всего одно слово. «Бог». Весьма уместно. Я бы хотел стать подобен Богу, очень подобен Богу. А что мне надо делать? Младенцем меня не пеленали — такой обычай. Мои пеленки были просторными, чтобы я мог упражнять ноги, напрягать лодыжки. Вот почему у меня теперь такая прекрасная фигура. Так какое там слово, Вацлав?

— Просто продолжайте его повторять, ваше величество. ЕМЕТ.

— ЕМЕТ, ЕМЕТ, ЕМЕТ.

Вацлав взял одну из лопат и принялся отрывать небольшую канавку вокруг императора.

— Значит, Вацлав, ты в этой своей церемонии, в этом своем ритуале особо плотно меня не зажимай. А где в последнее время все остальные? Где раввин, Кеплер, Браге, Йепп, Ди, Келли, Киракос, еврейка?

— Йепп участвует в шествии паяцев. Не открывайте глаз, ваше величество, солнце вот-вот взойдет. Повторяйте слово.

— ЕМЕТ, ЕМЕТ. Браге предсказал, что меня убьет родной сын. Вот почему, Вацлав, я никогда не женился, а теперь Браге и сам в могиле, бедняга. Говорят, у него мочевой пузырь лопнул.

Вацлав принялся кропить грязь с границы небольших холмиков вокруг императора.

— Прежде чем мы приступим… — тут Вацлав выдержал паузу, — я должен спросить вас, ваше величество, полностью ли вы уверены в том, что хотите стать бессмертным?

— Бога ради, дружок, приступай. ЕМЕТ, ЕМЕТ…

— Очень хорошо.

На Карловом мосту уже выстроилась цепочка телег, направляющихся на рынок.

— Земля, которую я кладу, — она ведь волшебная, разве не так?

Существовало предание, что вся Прага — волшебный город, ибо она возникла задолго до того, как Чех и Лех, два славянских крестьянина, взошли на холм и застолбили эти земли за своими родами. Одинокий метеорит — осколок неизвестного небесного тела — сорвался с холодного неба и упокоился в долине меж семи холмов. А потому некоторые утверждали, будто город все еще хранит следы древнего гостя и служит маяком звездам. По-чешски «Прага» означает «порог».

— Раз эта земля волшебная, Вацлав, — тогда наваливай.

— Ваше желание для меня закон, ваше величество.

— ЕМЕТ, ЕМЕТ, МЕТ, МЕТ, МЕТ, МЕТ, МЕТ.

Вацлав швырнул лопату земли, еще одну, еще и еще, и вскоре ноги императора полностью покрылись влажными комками. Затем живот, затем грудь.

Прежде чем раввин успел повернуть направо, к Юденштадту, он заметил, как рыбаки сталкивают свои лодки в реку. Тяжелая у них работа, подумал рабби Ливо. И как славно быть раввином — учитывая его преклонный возраст. Все больше народу двигалось к рынку по Карлову мосту. Раввин настороженно наблюдал за ними. У него были на то причины. Тадеуш и ему подобные по-прежнему жили в Праге — а сколько в мире таких Тадеушей?