Шон Мерфи - Время новой погоды

Колпаки начищались, вовсю шел ремонт, сад абстрактных скульптур из утиля восстанавливался. Что касается Биби, то после возвращения он стал еще более задумчив, пытаясь разобраться в событиях, произошедших в последнее время. Он пошел в Большой Дом – в бывшие комнаты дядюшки, которых никто пока не касался, – и принялся бродить по лабиринтам памяти. В конце концов, он ведь когда-то жил здесь – целых семь лет провел на ранчо, осваивая упражнения, которым обучал его дядя: это были самые важные годы его жизни. Биби ходил по комнатам дяди, беря в руки какие-то вещи, внимательно их рассматривая, снова кладя их на место. Вот любимый головной убор Отто – красная фуражка пожарного: она по-прежнему лежит на каминной полке, где дядя оставил ее в тот день, когда было принято решение снести ранчо. А вот тут, на вбитом в стену крюке, – его рыбацкая шапка, привезенная из Перу, а вон там, на вешалке, – длинный полосатый ночной колпак. Биби ходил среди этих предметов, дотрагивался до них, вспоминал…

«Неужели меня действительно считают самым мудрым человеком в Америке?» – думал Биби. Если так – мысль о том, каковы же остальные обитатели этой страны, заставила его содрогнуться. Отто, вне всякого сомнения, был просвещенным человеком. Но он – Биби Браун?

«Люди испытывают великую жажду, – думал он. – Их переполняет такое неуемное желание следовать за лидером». Как может он занять место Колпачного Короля, влезть в его башмаки или, что больше подходит по смыслу, надеть его шапку? Разве человек просвещенный не был бы лучше подготовлен к роли отца, чем он, Биби? Он чувствовал, что теряет почву под ногами.

Но потом ему пришло в голову, что, возможно, это и есть настоящая мудрость – когда понимаешь, что почва уходит из-под ног. Может быть, самые опасные лидеры – и есть те, которые не признаются в собственных недостатках?

«Может, и не надо быть самым мудрым человеком во всей стране, – подумал он. – Может, просто надо быть достаточно мудрым».

На следующий день, перемежая обычную неловкость, испытываемую родителями всего мира, с приступами нервозности, когда он начинал мерцать и становиться прозрачным, Биби провел сына, о существовании которого никогда не знал, по Колпачному Ранчо.

– Так ты и правда не знал, что мама беременна, когда ушел? – спросил его Бадди.

– Когда я ушел? – переспросил Биби. – Это она ушла от меня!

– Тогда как получилось, что каждое утро, сколько я себя помню, она вставала и сразу подходила к окну – посмотреть, вдруг случилось так, что ты вернулся ночью и заснул на крыльце перед дверью?

– Но… – возразил Биби, – ведь она даже на мои письма не отвечала!

– Ну это же мама. – Бадди пожал плечами. – А ты так и не ответил на мой вопрос.

– Какой именно? – Биби уже начал мерцать, и сквозь его левую лопатку Бадди увидел, хотя и смутно, огромный гребной винт корабля из сада абстрактной скульптуры.

– Знал ли ты, что она беременна?

– Если бы я знал, никогда бы не уехал, – ответил Биби. – Впрочем, – сказал он, помолчав, – ведь было же то письмо.

– Какое письмо?

– Это было через много лет после разрыва. Семь, если точно. Очень долго я писал ей каждую неделю, только все письма возвращались нераспечатанными. Наконец я получил это письмо – единственное. Но оно было так повреждено, что я не мог всех слов разобрать. И потом – ты ведь знаешь, как это бывает с твоей мамой, – в письме все равно ничего прямо не говорилось. Но в одном месте было упомянуто – «мы». Мне очень хотелось знать, что это. Просто фигура речи? Или – кто же в действительности может быть другой частью этого «мы»?

– Это был я, – сказал Бадди.

У Биби снова стала уходить почва из-под ног.

– Ты принес мне много боли, – сказал Бадди.

– Прости, пожалуйста, – просто сказал Биби и неловко обнял сына за плечи. Бадди не возражал.

В тот же день, только чуть позже, Бадди глядел на сад скульптур, стоя на лугу прямо под вывеской, на которой снова было написано:

Неожиданно он услышал хруст колес по гравию. Бадди обернулся – взглянуть, в чем дело, и то, что он увидел, потребовало взглянуть еще раз и еще, потому что одинаковые грузовые автофургоны, подъезжавшие к стоянке, выглядели поразительно знакомыми.

Прежде чем головная машина успела остановиться, женщина с волнами темных волос, падающих на плечи, ступила на землю, озадаченно нахмурив брови.

– А ты что здесь делаешь? – спросила Ронда у Бадди.

– А что здесь делаешь ты? – спросил Бадди у Ронды, не менее озадаченный.

– А ты что здесь делаешь? – спросил человек с вытатуированной на руке змеей, выйдя из машины и встав рядом с Рондой.

– А что здесь ты делаешь? – спросил Бадди у Родриго.

– Привет, Бадди. – Эдди-Чучело с прической, похожей на двух спаривающихся пауков, спустился со второго грузовика, подошел и обнял Бадди за плечи. – Я знал, что ты так или иначе нас догонишь.

– Но как ты все это вычислил? – Выбравшиеся из третьего грузовика Шпенёк и толпа других циркачей принялись обнимать Бадди и хлопать его по спине.

– Что вычислил? – спросил Бадди, снова чувствуя, что в его мозгу бушует величайшая в мире гравитационная буря.

– Что мы едем сюда, – объяснила Гермафродитти.

– Я не вычислил, – сказал Бадди. – Я здесь из-за отца.

– Но ты же не знаешь своего отца, – возразил Висенте.

– Теперь знаю, – сказал Бадди. – Его зовут Биби Браун.

В этот самый момент отец, о котором шла речь, в сопровождении Бывшего Президента Спада Томпсона и Хьюберта П. МакМиллана вышел поздороваться с гостями.

– А что здесь делаешь ты? – Биби подошел к Шпеньку, и они сжали друг друга в крепком объятии, оторвавшем Шпенька от земли.

– Вы знакомы друг с другом! – воскликнул Бадди.

– Спад! – вскричал Шпенёк. – Биби! Как поживаете?

– Кажется, наступило время воссоединения, – заметил Биби.

Тем временем воссоединение Бадди и Ронды при стоявшем рядом Родриго проходило довольно напряженно.

– Ронда, – произнес Бадди, – как поживаешь?

Ронда вздохнула.

– Я меняюсь, – ответила она.

Уставшие и растрепанные, Мечтатели вошли наконец в Большой Дом на Колпачном Ранчо. Хотя нельзя было бы сказать, что он уже полностью восстановлен в своем прежнем великолепии, вид у него был весьма впечатляющий: каждая стена, каждая дверь, каждая балка и весь потолок от одного конца до другого были украшены рядами ярких, сверкающих, свеженачищенных колесных колпаков. «Будто все глаза мира, – думал Бадди, – смотрят на нас. Как часто в последнее время нам казалось, что на нас смотрят».

Связи, которые, как выяснилось, существовали между этими людьми, напоминали лабиринт. Спад, Шпенёк, Биби и Гравитатор оказались старыми друзьями – еще со времен Четвертой Депрессии, когда все они, как выразился Спад, «много времени проводили вместе под мостами».