Александр Чуманов - Ничто не ново - только мы.

— …Птичий язык, говоришь, мессия ты наш!.. Да, ты давно не исследователь, более того, никогда им не был. Ты просто чудо. Значит, птичий язык… Значит… так. И тебя не поразило, не заставило задуматься то, с какой быстротой мы освоили твою примитивную речь, твои жалкие несколько сотен слов…

Не заставили тебя задуматься и твои раскопки, и твои анатомические изыскания. Устройство нашего общества тебя обрадовало, но не поразило совершенством.

Все правильно. Ты быстро приспособился.

Но как смешно ты пытался тащить нас к прогрессу, помнишь? Помнишь, самострел, колесо, рычаг, а потом еще огород? Немало нашего народа угробил ты по своему невежеству. Но мы были не в обиде, потому что любой другой на твоем месте наделал бы не меньше бед.

Так вот, знай. Наша цивилизация на сто тысяч лет древнее вашей. Даже чисто биологически мы стоим неизмеримо выше вас. Мы прекрасно приспособлены к существованию в малопригодной для жизни среде.

У вас же все впереди. В сущности, вы — наши дети. Это мы давным-давно посетили вашу Землю, нашли вас, четвероногих и совершенно безмозглых. Благодаря вам мы получили важнейшее подтверждение гипотезы о нашем собственном прошлом.

Но ваш путь развития тогда просматривался далеко не однозначно. Стрелка эволюции не знала, куда ей лучше всего качнуться, туда или сюда.

Кто знает, возможно, мы были не совсем правы. Или вовсе не правы. Никакого судьи над нами нет и не будет. Только мы сами и есть судьи.

Так или иначе, мы сочли возможным придать эволюции наиболее верное, по нашим понятиям, направление. И вы стали людьми. По-моему, вы довольны этим. Но, вполне возможно, без нашего вмешательства стали бы сверхлюдьми, Или недолюдьми. Но мы так устали от вселенского одиночества! Так устали…

С тем и вернулась межзвездная экспедиция на Понтей. Надо было решать свои текущие дела, не могли же мы ждать вас, сложа руки. Текущих дел, как всегда, хватало.

В аккурат в очередной раз на повестку дня встал вопрос о счастье. Нам все казалось, что еще одно усилие, еще пол-усилия, и абсолютное всеобщее счастье будет достигнуто. Это и вам казалось? Ну, еще бы!

Да, и вы, и мы то и дело приходили к выводу о невозможности абсолютного счастья. Но вместе с этим выводом сразу возникала какая-нибудь малюсенькая лазейка на противоположную сторону окончательной истины, и через эту лазейку рано или поздно опять исчезала наша трезвая убежденность.

«Господи! — вскричали мы однажды в отчаянии, — да неужели так-таки и нет ничего нового во Вселенной!»

Ого! Конечно, этой интернациональной, интерпланетной горечи миллион лет или уже даже миллиард, но в глубине сознания не может не скрываться искра надежды на хотя бы одно исключение из безжалостного правила. На хотя бы одно!

…В общем, на самой вершине прогресса абсолютного счастья не оказалось. Дальше идти было некуда, а куда-нибудь идти необходимо, и мы повернули назад. Постепенно в нас новый орган возник под влиянием естественной эволюции, либо мы создали его сами усилием воли, что совершенно не исключено, либо еще как. Железа антипрогрессивная. Антипрофиз.

У нас остались физическое совершенство, наследственная память, заблокированная, правда, антипрофизом, но каким-то образом то и дело влияющая на наше поведение. Вернулось единство с возрожденной, самовоспроизводящейся природой, установилось равновесие численности нашего поголовья.

А тут неожиданно являешься ты, чтобы сообщить о вашем нравственном и физическом созревании. Являешься, требуешь внимания, а мы-то уже далеко-далеко! Мы уже не ищем счастья в контакте с братьями по разуму, потому что его там нет. Мы теперь рождаемся детьми, живем детьми, умираем почти младенцами. Только вспыхнет перед самым концом ослепительный свет, а тебя уже и нет в природе…

Однако ты внес в нашу жизнь существенное разнообразие. Особенно в те годы, когда так усердно играл роль сверхъестественного существа. Жаль, что перестав быть богом, ты затерялся среди нашего человечества, стал личностью серой и скучной. Но зато мне ты доставил много приятных минут. Особенно, если не занимался ни огородом, ни стройкой.

О, господи, Дуся мой, Дуся, спасибо тебе!.. Спасибо тебе, дурачок ты мой дорогой, мой родной пришелец!..

И последнее. Главное. Ты можешь, если захочешь, вернуться на свою Землю. Что тебе моя могила? Что тебе дети, которые скоро окончательно забудут нас, а вспомнят лишь на последнем рубеже своем? Улетай. Если хочешь. Это просто. Надо лишь встать на то место, где был твой звездолет. Надо вытянуться изо всех сил… Зажмуриться… Надо поверить… Надо приказать себе: «Домой!»… И нуль-переход произойдет… Может произойти… Должен… Мы когда-то запросто уходили в подпространство и оказывались в любом месте Вселенной… Ты — почти как мы… Попробуй… У тебя может получиться… Прощай…

Последние слова Пенелопа произносила уже едва-едва, силы оставляли ее навсегда. И, конечно, она не видела, что Одиссей уже давно не воспринимает ее речь, что он только чудом не падает рядом с ней, ибо сознания в нем нет. Он несколько минут находился в состоянии, близком к эпилептическому припадку, разбитость в теле и разброд в мыслях еще долго не давали ему сосредоточиться целиком на факте смерти близкого человека.

А требовалось торопиться, меньше суток оставалось до похорон, которые, он это сразу решил, должны были стать самым заметным на Понтее событием за многие десятилетия, «и может быть, и века. Одиссей немало смертей повидал на Понтее, притерпелся как-то к всеобщему равнодушию по отношению к усопшим, сам стал равнодушным, но тут что-то в нем словно бы ожило.

Перво-наперво он решил наготовить для поминок провианта. Ого, такой королевской охоты давненько не случалось если не во Вселенной, то уж в галактике точно! В иное бы время пришлось собирать временный охотницкий коллектив, выслеживать зверя, гнать его несколько дней, терять соратников. Но на сей раз Одиссей решил презреть условности.

«Автомат-то на что!» — вспомнил он вовремя. Слегка помутилось в глазах от такой мысли, но сразу и прошло. Хватило здравого смысла сперва проверить оружие. И, конечно, оно оказалось в ужасном состоянии. Еще бы год-два, и совсем пропало от ржавчины, Поэтому около часа ушло на чистку ствола.

Зато потом сын неба отвел душу за всю жизнь. Он вышел на тропу, по которой самые крупные звери ходили на водопой. Первый же зверь чрезвычайно обрадовался встрече, ведь двуногие никогда поодиночке не появлялись во владениях этого хищника. «Вот так удача!» — должно быть, подумал он.

А Одиссей как шарахнет в него очередью, вот и удача. А потом он еще палил и палил, пока животные не поняли, в чем дело, и не разбежались в панике. Видимо, у сына неба его антипрофиз еще находился в зачаточном состоянии и не всегда срабатывал или срабатывал как-нибудь половинчато.